— Ири, Регентский Совет и ублюдок, называющий себя королем, проголосовали за твою казнь. На площади! Ты — дочь лорда. И знаешь, как должна поступить, чтобы не уронить честь семьи… — С каждым словом голос матери — всё холоднее. Она вновь стала той Карлоттой Таррент, что пришла убить собственное дитя.
Сказав, что хотела, «сестра Валентина» встала. И, держась даже слишком прямо, направилась к выходу.
Еще недавно Ирия отдала бы всё за оружие!
— Мне плевать, чья я дочь! — прозвенел ее голос.
Папа, прости, но ты должен быть отмщен. А потом Ирия станет хранить твою память как лучшая из дочерей! Но не сейчас. Прости, прости, прости!
— Что? — медленно обернулась Карлотта. Словно не веря собственным ушам.
— А еще больше плевать на честь семьи! Учитывая, что у нас давно уже нет ни того, ни другого. Я дам возвести себя на плаху! Но перед этим объясню судьям и всем, кто пожелает слушать, что отца я убила, сговорившись с Леоном. Потому что он хотел получить титул и новую жену отца! — Ирия и сама не знала, что умеет так зло смеяться. Но даже в галерее у Закатной Башни она не была в таком бешенстве. — Титула Леон лишится точно. А скорее всего — мы разделим эшафот. Из Чарли получится великолепный лорд — правда, мама? Весь в Полину и ее очередного любовника, с которым она изменяла папе. В какого-нибудь Ревинтера…
Неужели Карлотта Таррент тоже способна взбеситься, как обычная женщина?
— Как я могла породить подобную змею?!
— А кто ж еще мог родиться — от змеи-то? Ты же жаловалась, что нарожала одних слизняков? А я, оказывается — гадюка! — Смех рвется наружу сам — колкий, бешеный. Невозможно замолчать, остановиться…
— Ты не выйдешь отсюда живой!
— Ты мне язык отрежешь? Убивать-то придут леонардиты. А вдруг им потом кто заплатит больше? И они честно выболтают, что именно говорила дочь лорда Таррента перед смертью?
— Чего ты хочешь?
— Помоги мне выбраться отсюда!
— Тебя схватят.
Сердце Ирии подскочило и чуть не остановилось. Значит, возможность всё-таки есть?! Отсюда можно сбежать! Можно выжить! Жить, дышать… отомстить.
— Утром здесь будут солдаты. Лодки охраняются леонардитами. Не говоря уже о воротах аббатства.
Карлотта рассуждает явно со знанием дела. Хотя как раз это — понятно. За полтора года в тюрьме — о чём размышлять узнице, как не о побеге? Она очень тщательно искала выход. И не нашла!
Но как отказаться от надежды — только-только вспыхнувшей вновь? И теперь не желающей гаснуть…
— Есть Восточное крыло. Оно нависает над озером, там глубоко. Полтора года назад в одной из келий точно не было решеток.
Сердце замерло — само по себе. «Твоя судьба изменится необратимо… если переживешь эту ночь!»
Из щелей в ставнях еще не брезжит ни лучика! А в камере совсем озверел вечный холод. До костей пробирает! И сквозь кости.
— Ты запомнила, — медленно проговорила мать, глядя дочери в глаза. — Предположим, я отведу тебя в ту самую келью. На исходе Месяц Сердца Осени. До берега — полмили. Надеешься проплыть там, где утонул боевой офицер? В такой же холодной воде?
— Анри был ранен!
— Зато плавал раз в десять лучше тебя.
— Какая тебе разница — зарежусь я или утону?
— Когда начнешь тонуть — заорешь. Тебя могут заметить.
— Не заору. Орут, когда надеются спастись, а я — приговорена. Сейчас — ночь, а тонуть я начну не раньше середины озера. Там меня уже никто не увидит и не услышит.
— Предположим, ты выплывешь. Что дальше? Ты — вне закона, без документов, подорожных, денег.
Об этом Ирия собиралась думать, когда выберется. На свободе-то уж точно всё получится. А даже если и не всё — лучше просить милостыню, чем сложить голову на плахе!
И есть, по крайней мере, один, кто может Ирию спасти. Кто однажды уже это сделал. Из Ауэнта, из камеры смертников!
— Среди твоих вещей нашли кое-что, — взгляд Карлотты прожигает насквозь. — Всё-таки для змеи ты слишком глупа и наивна. Но от этой иллюзии я тебя избавлю. Раз и навсегда. Прямо сейчас! — мать холодно и мстительно усмехнулась. — Твой смертный приговор подписали пятеро из девяти. Его Ничтожество король Карл Третий, принц Гуго Амерзэн, граф Бертольд Ревинтер, граф Ги Герингэ и князь Всеслав Словеонский и Старградский.
Серо-свинцовый потолок камеры закружился бешеным смерчем, ноги ослабели. Серый потолок… серое небо над шпорящими коней беглецами…
«Папа, папочка, я умираю!..»
«Ветер, кровь и серебро…»
— Ты лжешь! — сквозь наползающий туман и звон в ушах прошептал собственный протестующий голос.