Несмотря на то, что Иенс только с 1950 года становится постоянным членом «группы 47», к нему с полным правом можно отнести слова Ганса Вернера Рихтера, одного из основателей этого объединения, о том, что «группу 47» создавали не литераторы, а «политически ангажированные публицисты с литературным честолюбием».
Не оставляя научной деятельности (статьи и монографии Иенса по проблемам классической филологии и современной литературы высоко ценятся как студентами, так и специалистами), он выступил в 1950—1960-х годах с художественными произведениями, которые обратили на себя внимание не только в ФРГ, но и за ее пределами. Прозу Иенса можно определить как «философски сконструированную беллетристику» в духе Сартра или Камю, тем более, что философия французского экзистенциализма близка его мировоззрению.
Свои художественные произведения Иенс рассматривает как испытательный полигон, где опробуются и совершенствуются различные стороны «интеллектуального романа», понимаемого им как синтез «поэзии науки» и «лирического сознания». Однако при всей кажущейся вневременности произведений Иенса они обусловлены проблемами времени. Писатель не утруждает себя поисками оригинальных сюжетов, используя подчас материалы культурного наследия прошлого, особенно античности. Но Иенсу свойственно «договаривать» то, о чем умолчали его предшественники. Он исследует и доводит до логического конца сюжетную посылку, скажем, того же Хаксли, создавая антиутопию «Нет — миру обвиняемых» (1950), где рассматривает проблему «вины и ответственности», столь актуальную для литературы ФРГ, вызывая в памяти читателя картины фашистского прошлого, предостерегая тем самым против забвения уроков истории.
В его романе «Завещание Одиссея» (1957) античный миф обретает реальность, сопоставимую с реальностью нашего времени. События давних лет, лишенные исторической дистанции, сакральной таинственности, овеянной вековыми традициями и бесчисленными хрестоматиями, становятся близкими современному читателю в их человеческой причинности, опосредованности всего происходящего людскими деяниями, а не божественным промыслом. И поэтому Троянская война и связанные с нею несчастья и разрушения вызывают живые и устойчивые ассоциации с вполне конкретными событиями — второй мировой войной, тем более, что писатель обильно уснащает свой рассказ всевозможными намеками, отсылками, а то и просто цитатами, по которым легко угадывается наше время.
В, казалось бы, сниженном, обретшем плоть и кровь пересказе древнего мифа остро и неожиданно прозвучала тема борьбы за мир. Одиссей-миротворец, а не хитрый и удачливый путешественник и воин встает перед нами. И это не случайно.
Иенс является принципиальным противником «чистого искусства», постоянно и страстно отстаивая его общественную значимость и социальную обусловленность. Это едва ли не единственный буржуазный критик, неустанно предостерегающий писателей ФРГ против тенденции избранности, против игнорирования некоторыми из них широких читательских масс, и в частности, рабочего класса. Вслед за Брехтом, обвинявшим в 1920-х годах буржуазную немецкую литературу в пренебрежении такими явлениями, как «деньги, нефть, железные дороги, парламент, наемный труд, земля», Иенс призывает писателей ФРГ обратиться к миру труда: «Где портрет рабочего, где фигура каменщика, где действуют фабричные девушки?.. Работаем ли мы еще? Разве наш повседневный труд так уж совсем незначителен? Разве действительно ничего не происходит между заводскими воротами и монтажным цехом?»
В своей страстной речи на Третьем конгрессе Союза немецких писателей в 1974 году Иенс справедливо связал элитарные тенденции в буржуазной литературе и искусстве с аполитичностью, консерватизмом и в конечном итоге с фашизмом: «В нашей стране... литература снова имеет тенденцию обратиться в «чистую поэзию». Поэзия как алиби, как удостоверение причастности к культуре, как прекрасный призрак и прелестная ирреальность. Искусство, которым можно наслаждаться после дневных трудов. Искусство, как его понимал любитель камерного музицирования Гейдрих или охранник из Освенцима, в квартире которого рядом с дюреровским «Зайцем» висело изображение Уты из Наумбурга. Высокий знак качества поэзии как олицетворение политики невмешательства... Этим попыткам использовать нас в подобных целях мы должны оказывать сопротивление».
Поступки Иенса не расходятся с его словами. Когда в середине 1970-х годов в общественной жизни ФРГ заметно активизировались правые силы, когда среди определенной части западногерманской интеллигенции зримо обозначились тенденции к пересмотру политической истории Германии в сторону реабилитации фашизма, Иенс был в числе тех, кто осудил подобные настроения. В 1979 году, отвечая на оскорбительные обвинения Раддаца в адрес прогрессивной литературы ФРГ о якобы имевшейся приверженности ее наиболее известных авторов нацистской идеологии, Иенс выступил с резкой статьей, в которой дал высокую оценку мужественной позиции как писателей так называемой «внутренней эмиграции», так и молодых авторов, начинавших свой творческий путь в годы фашизма, но находившихся в оппозиции нацистской диктатуре, назвав их хранителями гуманистических традиций немецкой культуры, представителями «другой Германии».