Излюбленный герой «позднего» Беллоу — человек с тонкой душевной и умственной организацией, непрактичный «идеалист», глубоко переживающий неразбериху и беды на планете Земля. Таков и Альберт Корд, декан журналистского факультета в чикагском колледже — он «казалось, слышал какие-то сигналы, идущие со всех концов вселенной, иные — из источников, недоступных глазу».
«Декабрь у декана» — так называется этот, последний, 1982 года, роман Беллоу — выдался тяжелый: он вынужден срочно поехать с женой в Румынию, к умирающей теще. Там, за «железным занавесом», он, конечно же, видит такое, по сравнению с чем меркнут ужасы чикагских трущоб, разгул наркомании, непристойности, преступности на улицах его города. В Бухаресте он лицезреет, как «движутся сдвоенные грязнооранжевые трамваи, из окон глядят бледные пролетарские лица» (слог-то, слог каков!), жители здесь прозябают «в тени Партии и Государства», его давит «груз огромной тоталитарной массы живых существ», и во всем виноваты русские, их Ленин...
Не остается сомнений, что «изысканная» проза питается из источников, вполне «доступных глазу». Если говорить без обиняков, то «Декабрь у декана» смахивает на энциклопедию антикоммунизма, облаченную для удобства пользования в романную форму и приправленную «для баланса» жиденькой критикой кричащих изъянов американского общества.
С книжками самых рьяных литературных реакционеров в США тесно смыкаются «диссидентские» сочинения, написанные бывшими русскими, причем эту, с позволенья сказать, литературу «русского зарубежья» изо всех сил тщатся выдать за советскую.
Антисоциалистическая книжная продукция, которая сделалась мощной и, судя по всему, прибыльной, имеющей широкий рынок, индустрией — одна из сторон нынешней культурно-идеологической обстановки в США.
Где бы ни устанавливать начальный рубеж современного периода в жизни Америки — в исходном, 1970-м, или раньше, или позже, история всегда поправит календари. Внутри страны этот период был подготовлен мощным движением против войны во Вьетнаме и борьбой черного населения, других национальных меньшинств за гражданское равноправие, а на мировой арене — подписанием в июле 1968 года Договора о нераспространении ядерного оружия. В условиях острого многостороннего кризиса, охватившего Америку, происходила перестройка внешней и внутренней политики правящей элиты, вынужденной приспосабливаться к переменам, происходящим в мире. Начался процесс разрядки международной напряженности, зафиксированный в важнейшем документе «Основы взаимоотношений между СССР и США» (1972).
Разрядка расчищала завалы внутри страны. Американцы, уставшие от эксцессов 60-х годов, тянулись к порядку и покою, но положение дел внушало тревогу и озабоченность: Уотергейт, энергетическая проблема, инфляция и дороговизна жизни, наступление на права трудящихся, растущая безработица, Иран, усиление милитаристских тенденций. Первое в истории поражение США в войне вместе с долгожданным миром вызвало у американцев почти неведомое им чувство ущемленного национального самолюбия, на котором умело играли влиятельные группы военно-промышленного комплекса. Страна вошла в полосу неустойчивого социального равновесия, смятения, идейно-психологического разброда. Будущее виделось в мрачном свете. «Казалось, что буржуазное общество повсеместно исчерпало запас конструктивных Идей», — констатировал социолог Кристофер Лэш в работе с многозначительным названием «Культура нарциссизма. Американская жизнь в век убывающих ожиданий» (1979).
На пороге было двухсотлетие национальной государственности, и огромная армия идеологов, историков, футурологов, вся разветвленная машина средств массовой информации и обработки умов, с поразительным единодушием принялась поднимать общественное самочувствие, восстанавливать престиж американских ценностей. Постепенно возобладало стремление к сохранению статус-кво, к стабильности, к смягчению «так называемой классовой борьбы», как выразился один из идеологов консерватизма Клитон Росситер.
Претерпел определенную эволюцию «новый журнализм». Декларировавший в качестве творческой установки «социальный реализм», он, однако, явно переоценил свои возможности и, в общем, не пошел дальше язвительных нравоописательных зарисовок. Один из его лидеров, Том Вулф, достаточно метко окрестивший 70-е годы «десятилетием ячества», одновременно противопоставлял «социалистическим мечтаниям» неограниченное буржуазное предпринимательство, благодаря которому в его представлениях в Америке вырос homo novus, он «заполучил все, о чем мечтали всегда, — деньги, свободу, досуг» и как следствие «роскошь созерцать собственное „я“».