С идеями национализма и вообще со всякими разновидностями этнического избранничества, националистической нетерпимости, расизма спорит роман Уильяма Стайрона «Выбор Софи». Мучительны жизненные перепутья Софьи Завистовской, полячки, прошедшей Освенцим и покончившей с собой в Нью-Йорке. Буржуазные политологи, проповедники, писатели много и бесплодно толкуют о том, что есть зло в XX веке. Для Стайрона зло, абсолютное зло — это фашизм, его воплощение — комендант Освенцима Гесс.
Стайрон такой писатель, вокруг которого не утихают страсти. Но «Выбор Софи» — произведение, которое восполняет недостаток историзма даже в лучших американских книгах о войне, даже в беспощадном романе Джеймса Джонса «Только позови» (1978, русский перевод).
Писатель умер от тяжелой сердечной болезни, не дописав три главы романа, который завершил его трилогию, связанную со второй мировой войной.
На последних страницах второй книги трилогии, «Тонкая красная линия» (1962, русский перевод), — та самая грань, какая отделяет на войне человека от зверя, здравомыслие от безумия. По берегу, направляясь к транспортному судну, шагает только что снятая с позиций измотанная пехотная рота. Жара, полузатопленная японская баржа, на ней солдат грызет яблоко, по другую сторону, подальше от берега — ряды сколоченных крестов для военного кладбища. И заключительная фраза: «Когда-нибудь кто-нибудь из них напишет обо всем этом книгу, и никто не поверит тому, что будет написано, потому что все уже забудут, что так оно и было».
Личный опыт солдата-пехотинца, пережившего ужас и упоение боя, придает непричесанной, расхристанной прозе Джонса неповторимую достоверность и как бы даже сиюминутность.
Три года солдатчины, армейского быта накануне войны, в боях, передышках между ними, в госпиталях, изображены писателем с такой ошеломляющей мужской прямотой, с таким беспощадным реализмом, достигающим местами почти толстовской силы, что ставили в тупик критику в Штатах. «Джеймс Джонс — последний, может быть, выдающийся американский романист, — говорилось в связи с посмертно изданным романом, — который исходил из того, что литература должна непосредственно воспроизводить жизнь, что материал выше мастерства*. Но в настоящей литературе нет проблемы мастера и материала. Ибо мастер без материала — безработный мастер, или бывший, исписавшийся, или придуманный. Материал без мастера — все равно материал, который рано или поздно находит своего мастера.
Важнее признание, нет — констатация факта преемственности джонсовской прозы традиции Драйзера, Вулфа, Хемингуэя, если назвать имена только тех, чье непосредственное влияние писатель так или иначе испытал. Прозы, где подчеркнутая неинтеллектуальность скрывает мучительные раздумья автора о человеке и войне, о жизни и смерти. По самой своей сути, а не формально и не хронологически «Только позови» сообщает эстетическую и содержательную цельность трилогии, подводит итог всему творчеству писателя. Книга стала романом-прощанием, романом-завещанием.
В марте 1978 года, когда роман увидел свет, Джон Олдридж заметил, что герои прозаика не ощущают свою причастность к делу разгрома фашизма. Олдридж был прав и неправ. Прав в том тесном смысле, что конфликт романа располагается как бы даже вне центрального конфликта эпохи. Скажу больше. Джонс и сам не до конца проник в истинный характер всемирно-исторической борьбы между силами прогресса и реакции, которая развернулась в 1939—1945 годах. Он думал, что зло коренится в «какой-то темной, агрессивной, мазохистской части человека», как писал он в мемуарно-публицистической книге «Вторая мировая война» (1975).
Но Олдридж неправ в широком, историческом смысле. Герои Джонса, конечно, знали, что сражаются за свою страну, за демократию. Но это знание не было эмоционально пережито ими, не стало стойким убеждением, потому что с самого начала было предано.
Уже пошли в бой фашистские полчища, уже пали Варшава и Париж и бомбят Лондон, уже гитлеровцы вторглись в Советский Союз, а Соединенные Штаты все еще выжидают. В числе первых американцев, кто расплачивался за это выжидание, была 6-я рота 27-го пехотного полка, расквартированного под Перл-Харбором. В ней нес службу рядовой Джеймс Джонс. Поэтому-то всю обиду, недоумение, боль, ярость те четверо в романе обрушивают на свою страну, сытую, не понюхавшую как следует пороха, самозабвенно занятую стяжательством, пока где-то там, на Тихом океане или в Европе, или в Африке, лилась чья-то кровь. Физически и душевно травмированные, они потеряли и роту, и родину. Им незачем и нечем было жить.