Где-то в недрах госдепартамента люди в мышиных костюмах без устали множат обращения к другим государствам — главным образом социалистическим — с призывом не чинить препятствий объединению семей. Семья… Хельсинки… Заключительный акт… Кто-то на перекрестках Нью-Йорка приколачивает таблички к уличным фонарям: тупик имени такого, садик имени сякого. Увековечивают неких «восточных диссидентов».
А вот вам американская семья Рэндоллов. Ее бестрепетно рубят пограничным шлагбаумом на две части. Дочь гонят прочь от престарелых родителей — пусть помирают в одиночестве. Надо проучить.
За мысли оставляют без отчизны. За творчество — без родного дома.
И что-то не слышу я стука молотков местных правозащитников, приколачивающих к уличному фонарю табличку: «Авеню Маргарет Рэндолл». Все тихо в казенной Америке. Торжественно молчит она, до предела довольная собой.
Только бьются в этой тщеславной тишине, мечутся загнанные звуки скрипки на том семейном юбилее в Альбукерке, что обернулся мигом разлуки. Старик Рэндолл играет теперь ленноновскую мелодию «Дайте миру шанс». Он помнит, как с этим гимном «цветочных детей» юная Маргарет вступала в жизнь…
«Я решила: если хочу стать поэтом, нужно поселиться именно там», — скажет через много лет Маргарет Рэндолл.
Там — это в нижнем Манхэттене, в шумных, не засыпающих ночью кварталах Гринвич-Виллидж, обители нью-йоркской богемы и тогдашних битников.
В конце пятидесятых Маргарет ютилась там в комнатушке, пристроенной к художественной галерее, где подрабатывала, грунтуя холсты, позируя живописцам, и писала стихи. Сначала это были подражания кумиру юного поколения Аллену Гинзбергу. Потом зазвучал собственный голос.
О политических симпатиях юной поэтессы знал весь город. ФБР не нужно было посылать к ней филеров — бери фотоаппарат и щелкай. Вот она на демонстрации солидарности с моряками корабля «Санта Мария», взбунтовавшимися против тирании в Португалии. Вот подписывает манифест артистического Нью-Йорка, осуждающий вторжение в залив Свиней. Опять демонстрация против строительства ядерных убежищ. И снова с мегафоном в руках там она, Маргарет Рэндолл: «Не верьте, люди! Ядерную войну в погребе не пересидишь!»
Романтические ветры юности заносят ее в Мексику.
Здесь нищета хуже, чем в Нью-Йорке. Отсюда пристройка к художественной галерее в Гринвич-Виллидж кажется дворцом. Маргарет работает акушеркой в бедняцких кварталах.
Борьба против социальной несправедливости становится для Маргарет призванием жизни. А оружием — печатное слово. Вместе с мексиканским поэтом Серхио Мондрагоном она редактирует знаменитый двуязычный литературный журнал «Эль-Корно Эмплумадо», тот, что стал духовным мостом между писателями-демократами Северной Америки и Мексики.
Журнал, конечно, не кормил — он сам существовал на пожертвования. Маргарет перебивалась уроками английского, переводила рисованные книжки — «комиксы», но на жизнь все равно не хватало. Статус иностранки обрекал на низкооплачиваемую работу. Трое детей подрастали, их рубашки ветшали, башмаки разваливались, а в семейном кошельке было больше счетов, чем монет.
Вот когда Маргарет решилась на этот шаг — приняла мексиканское гражданство. По законам это вовсе не обязывало ее отказываться от гражданства американского. Но американское консульство, что давно шпионило за «красной» поэтессой, почуяло: вот он, сладкий миг мщения! У Рэндолл отняли паспорт с лысым американским орлом, а с ним формально и родину. Началось линчевание мыслей.
А мысли Маргарет устремлялись в те латиноамериканские края, где зарождались новые отношения человека с обществом.
В 1967 году она едет на Кубу на писательскую конференцию.
«Куба перевернула всю мою жизнь, — скажет она потом репортеру «Вашингтон пост». — Перевернула целиком. Политически. В социальном плане. В личном».
«Перевернула? — усмехнулся агент ФБР, аккуратно вклеивая газетную вырезку в досье Рэндолл. — Ну, ну. Припомним». Фэбээровские папки пухли, выстраивались, как шеренга полицейских.
Октябрь 1974-го. До падения Сайгона остаются считанные месяцы. Чутко улавливая творческой душой, где именно делается история, Маргарет Рэндолл летит на место событий. Ее вывод: американский солдат во Вьетнаме вполне подходит под определение военного преступника.
Вернувшись из поездки, Маргарет выплескивает свои думы, настроения в статье для американского журнала «Дух народа».
«Война кончилась, и вьетнамская революция одержала свою величайшую победу, — пишет она. — Империализм США потерпел крупнейшее поражение. Это стратегический поворотный пункт в его скольжении к закату».
Слова еретика. А если учесть, что Белый дом как раз зашелся тогда в трауре по вьетнамской неудаче, то вообще антигосударственное подстрекательство. На Маргарет Рэндолл спустили газетчиков пожелтее: «Предательница! Сначала родину променяла, теперь сыплешь ей соль на рану!»
Один репортер углядел на руке у Маргарет странное, из тусклого серого металла кольцо. А это что такое?
Оказалось, выковано из брони американского бомбардировщика, сбитого над Вьетнамом. В память о миллионах безвинных крестьян, кого крылатый американский гуманизм благословил с небес напалмом.
Из кольца мигом раздули грязную сенсацию: «Она носит украшение, сделанное из гробов наших боевых пилотов! Окольцованный агент мирового коммунизма!..»
Ракурс травли был один и тот же: «неопатриоты» глумились над патриотом.
Маргарет Рэндолл влекло домой, в Соединенные Штаты. В марте 1984 года, оказавшись здесь с временной визой, она пришла на прием к чиновнику службы иммиграции и натурализации:
— Настаиваю, чтобы мне вернули американское гражданство…
На телефонной линии Нью-Йорк — Альбукерк бушуют, накатываются волнами статические разряды. Говорю с Шерон Декайзер, близкой родственницей Маргарет, ее большим другом. Самой писательницы нет — собирает материал для новой книги где-то на Восточном побережье.
Хочу разобраться в фактах, вокруг которых недобро кружит здешняя пресса. Чем вызвана просьба Маргарет Рэндолл о возвращении? Ведь пишут разное: «Радикал берется за ум», «Все мы в юности марксисты…»
«Ее убеждения не изменились, — отметает эти газетные «шапки» моя собеседница. — Чему меняться? Это уже не просто мировоззрение, это пятьдесят лет жизни».
Дело в другом, объясняет она. Прежде всего Маргарет имеет на американское гражданство все права. Ведь вы помните, как его у нее отобрали? Подло, без необходимого по американским законам добровольного и осознанного согласия.
Кроме того, многое изменилось в личной судьбе писательницы. Два года назад она вышла замуж за известного американского поэта Флойда Александера — еще один, кстати сказать, бесспорный резон, чтобы вернуть то, чего ее лишили. Родители у Маргарет в преклонном возрасте, за ними надо ухаживать. Наконец, сама она считает, что только в родном доме найдет сейчас тот душевный покой, который необходим, чтобы осмыслить испытанное, пережитое за 20 лет скитаний.
В конце концов, чем опасна Америке ее преданная, талантливая дочь, отлученная только за один грех — вольные мысли?
«Опасна!» — шепнули штемпелем чины службы иммиграции и натурализации. 11 октября 1984 года они учинили Маргарет Рэндолл многочасовой допрос: во что веруешь, каким богам поклоняешься? Затем какой-то идеологический эксперт изучил пять из сорока книг Рэндолл.
В итоге на свет появилась такая литературно-полицейская рецензия: «Ее сочинения выходят далеко за рамки простого несогласия или критики Соединенных Штатов и их политики».
Соответственно служба иммиграции и натурализации отщелкала в какой-то графе 2 октября 1985 года: в просьбе о возвращении гражданства отказать. Предложить выехать из США до 30 октября, а если не выедет — депортировать силой.
Все. Толстые папки захлопнулись. Ящики картотек задвинулись.
Писательница и профессор университета Маргарет Рэндолл перестала существовать для чиновничества, раскатывающего красные ковры перед беглым диктатором Тхиеу и окружающего облаком гостеприимства гаитянского тирана Бэби-Дока.