Три романа, изданные Куртом Воннегутом в 1970-е годы, — «Завтрак для чемпионов» (1973, русский перевод), «Балаган, или Больше я не одинок!» (1976) и «Тюремная птаха» (1979) — подтвердили его репутацию фантазера, сатирика и иронического строителя прекраснодушных утопий. Его комическая стихия по-прежнему окрашивалась то в черное, то в небесно-голубое. Он по-прежнему чутко реагировал на явные или скрытые факты современности — будь то стандартизация духа, навязываемая «массовым» обществом, или угроза массового уничтожения в термоядерной катастрофе. Затрагивая действительно насущные проблемы, писатель, как и прежде, нередко сводил их к простейшим понятиям, скрадывающим сложность реальности, или опрокидывал, снимал их игрою ума, или попросту отделывался шуткой.
Формы воннегутовской прозы по-прежнему основывались на условных ситуациях и фигурах, на минимальном сюжетике и были почти целиком выдержаны в поэтике парадоксов. Каждый из трех романов открывается авторским предисловием или прологом — писателю словно бы недостаточно собственно романных средств выражения, и потому он прилагает декларацию намерений или наброски творческой автобиографии, которые по истечении десятилетия вылились в книгу эссе и выступлений «Вербное воскресенье. Автобиографический коллаж» (1981).
Последовательное повествование, вероятно, противоречит игровой природе воннегутовского таланта. Художественный текст у писателя строится, как правило, по принципу мозаики, составляется из коротких, на несколько абзацев разнородных высказываний. Высказывания «смотрятся» лишь в сумме, а сумма — типичный, данный в гротескно-абсурдном преломлении урбанизированный американский ландшафт. Впрочем, не только американский: так всюду «на этой сильно поврежденной планете».
«Балаган» — логическое развитие внешнего рисунка «Завтрака», известного нашему читателю. Реальные кризисные явления, зорко подмеченные писателем, в этой, изданной в год 200-летия США, книге трансформировались в полный распад американской цивилизации. Страна раскололась на части, города разрушаются, население вымирает. Бывший президент США столетний Уилбер Свейн живет с правнучкой среди руин на обезлюдевшем Манхаттане. Его отрывочные записи и есть роман, т. е. не роман, а книга, потому что «я никогда не напишу ничего более автобиографического», — заявляет Воннегут в первой же фразе лирико-исповедального «Пролога».
Критик оказывается в деликатном положении. Ему совсем не хочется ассоциировать автора с сенильным стариком, глотающим таблетки, который, покрякивая и хехекая, рассказывает об уродливо-интимных отношениях с сестрой и умирании Америки.
В богатом доме, где жили детьми прикидывающиеся слабоумными Уилбер и Элиза, были одни им ведомые «двери в другие вселенные». В творчестве писателя тоже есть такие «двери» в более человечные измерения, выходы игровые, иллюзорные, но, судя по тому, с какой настойчивостью они отворяются то в одной, то в другой книге, вовсе не шуточные для автора.
В «Колыбели для кошки» (1963, русский перевод) — это религия «боконизма», расцветшая под гнетом тиранического режима: «человек… просто человек». В романе «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисер перед свиньями» такой запасный выход — благотворительность героя, вознамерившегося раздарить свой капитал бедным. Билли Пилигрим в «Бойне» старался принести людям утешение, «открыв им правду о времени»: причины всех бед лежат в четвертом измерении, недоступном землянам. В «Завтраке» предлагалось дополнить эйнштейновскую формулу энергии Е = mс2 членом S — сознанием (правда, потом сознание было скомпрометировано, так как попало в неподходящую, очевидно, телесную оболочку). Главное деяние героя «Балагана» — изобретение средства против самой страшной болезни, «одиночества по-американски». Если раньше над простым людом стояли олигархические фамилии Рокфеллеров, Дюпонов, Вандербильтов, то теперь — все родственники и все равны. Каждый гражданин выбирает себе второе имя по названию растения, минерала или животного и тем самым становится членом большой семьи бурундуков или бокситов.
Тридцатистраничным «Прологом» к «Тюремной птахе» Воннегут снова ставит в тупик: то ли пишет автобиографию, то ли объясняет замысел книги, то ли этим способом сооружает мост между собственно романной историей и действительными фактами американской жизни прошлого и настоящего. В конце приложен указатель, где реальные имена, встречающиеся в тексте, значатся наравне с придуманными.
За исключением одной сюжетной линии, связанной с фантастической корпорацией «Рэмджек», повествование в «Птахе», более чем где бы то ни было у Воннегута, приближено к формам самой жизни. Образ и эволюция героя тоже по-своему типичны для части левой интеллигенции: экс-коммунист, более или менее благополучный правительственный чиновник, «лояльный» свидетель Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, «осторожный приверженец капиталистической демократии».
Старбек в обрисовке автора — слабая натура, жертва обстоятельств, пленник общества, «тюремная птаха» истории и потому заслуживает снисхождения. Несмотря ни на что, он остается «идеалистом», который мечтает, что «в один прекрасный день на Земле будет одна большая, мирная, счастливая семья — Семья Людей». По всей книге настойчиво звучат мотивы Нагорной проповеди.
«Черная» горечь, прикрываемая шутовскими масками, и интерес к проблемам нравственного совершенствования, «смех и слезы» как ответы на «разочарованность и истощение, на тщету мысли и стремлений» определяют разноликость теперешнего Воннегута.
«Не надо банальной иронии, не надо надрывать голос…» — говорит себе романный персонаж, но в этих словах различимы интонации его создателя.
Нельзя представить себе двух более далеких друг от друга художников, нежели «новатор» Воннегут и недавно скончавшийся «традиционалист» Чивер. Их разделяют биография, образ жизни и образ творчества. Чивер не знал такой шумной, выливающейся в «воннекульт» популярности, как Воннегут, зато его давно почитали патриархом американской словесности. И вот обнаружилось, что два таких разных писателя на определенном этапе сблизились по мироощущению. И это сближение само по себе многое проясняет в положении современного американского романиста.
«Фолконер» (1977) Чивера читается двояко — как повесть и как притча. Современная социальная повесть о 48-летнем преподавателе колледжа Иезекииле Фаррагэте, убившем брата и осужденном на пожизненное заключение. И древняя как мир притча о преступлении, наказании, искуплении и возрождении. Самим именем героя — Иезекииль — писатель недвусмысленно отсылает нас к книге библейского пророка, который учил судей прощать, а беззаконников преображаться. Соответственно две доминирующие интонации: аналитичная, негодующая и лирическая, исповедальная.
Фаррагэт — неизлечимый наркоман. Это началось давно, еще на войне, как упомянуто вскользь, но красноречиво. Однако война войной, она была поводом, а причина, видно, все же глубже. «Слушай, отчего ты заделался наркотом?» — любопытствует надзиратель, и Фаррагэт мысленно отвечает: как же могло быть иначе в его семье, в его среде. «Он вырос среди людей, занимавшихся незаконной торговлей. Не наркотиками, нет, а духовными, интеллектуальными и эротическими возбудителями». Истинные отцы и дети среднего — серединного — класса американцев, они выдавали культурные суррогаты за настоящие ценности. Фаррагэта бесило самодовольное, доходящее до жестокости равнодушие брата, его напускное бодрячество, его притворство. Кромешным адом обернулась для Фаррагэта женитьба на красавице Марели. Ее истерики сотрясают дом, она затыкает уши при слове «любовь». Так, по кирпичику, кладет Чивер вокруг героя стены, отгораживающие людей друг от друга. Тот дошел до последней точки, когда ударил брата кочергой…