О чудо! Эти слова сэра Буцефала молодой ученый слышал совершенно явственно, несмотря на металлическую полумаску, прикрывавшую рот говорившего. Такого рода неожиданному феномену могло быть только одно объяснение, а именно, что здесь, в этой пещере, была иная атмосфера, чем на поверхности Луны.
— Закройте поплотнее кран вашего респиратора! — сказал Норбер Моони баронету, сам подавая ему пример — здесь мы имеем воздуха вволю!..
— Урра!.. — воскликнул сэр Буцефал. — Я с наслаждением откажусь от своей соски: признаюсь, она изрядно надоела мне!.. Но скажите, ради Бога, чем объясняется такая странность, что в этой глупой стране можно и дышать и говорить только при случае и местами, а не всегда и не везде?
— Чем это объяснить? Да очень просто, — смеясь ответил Норбер Моони, — разве вы не видите, что мы с вами находимся здесь в воздушной копи?.. Эта воронка имеет не менее тысячи двухсот метров в диаметре и почти столько же в глубину, — сказал он, быстро делая в уме вычисления, — это составляет для нас запас в несколько миллионов кубических метров воздуха!..
— В самом деле!.. — воскликнул не на шутку восхищенный баронет, — вот что я называю настоящей находкой в нашем теперешнем положении! Да, в данный момент это даже намного лучше алмазных копей! Что касается меня, то я чрезвычайно рад подышать полной грудью и без помощи респираторов!
— Да, — сказал Моони, — но вместе с тем для нас крайне важно сберечь это неожиданное сокровище, которое все же может истощиться.
— Но почему этот кратер пользуется исключительной привилегией обладать воздухом, пригодным для дыхания?
— Это обстоятельство находится в тесной связи с историей нашего приключения, баронет… Воздух, который окружает нас здесь, и которым мы дышим с вами в данный момент, не является действительной собственностью и принадлежностью Луны: это — земной воздух, то есть часть атмосферы земного шара, заимствованная Луной от земли в тот момент, когда она, подобно шарику из мякоти, попавшему в муку и обвалявшемуся в ней, попала в атмосферу Земли и окуталась ею. И вот в тот самый момент, когда Луна, а главным образом, этот кратер, по-видимому, всосали в себя наибольшее количество земного воздуха, его вдруг накрыло, точно плотной крышкой, нашим пиком Тэбали, и тем самым воздух оказался запертым в воронке кратера, замкнутым и не имеющим выхода… Таким образом этот клочок земной атмосферы оказался закупоренным в воронке кратера Ретикуса, — и мы теперь имеем возможность наслаждаться им.
— В таком случае, — заметил уже немного обескураженный баронет, — нам действительно следует быть как можно бережливее с этим неожиданно открытым нами сокровищем!
— Нам следует не только быть бережливыми, но еще, главным образом и прежде всего, помешать ему улетучиться через то отверстие, через которое мы с вами вошли… Надо как можно скорее вернуться в обсерваторию, захватить орудия и сейчас же приняться за работу, а то мы мало-помалу утратим весь наш запас воздуха!
Это был слишком разумный совет, чтобы не последовать ему немедленно. Оба наших исследователя поспешили надеть свои полумаски и собирались уже вернуться на вершину кратера, как Норбер Моони изменил свой план и предложил следующую комбинацию.
— Нельзя терять ни минуты! — сказал он, — каждая минута стоит нам нескольких сотен литров воздуха… К чему нам обоим возвращаться наверх? Достаточно, что один из нас отправится за помощью, а другой может остаться здесь и приняться за работу безотлагательно.
— Вы правы, милый мой друг, — отвечал сэр Буцефал, — отправляйтесь же скорее наверх, так как вы лучше меня знаете, что может потребоваться в данном случае, и лучше сумеете распорядиться там, наверху, но прежде всего скажите мне, что я могу здесь делать в ваше отсутствие.
— Собирайте материалы, подкатывайте к отверстию камни и обломки скал малой и средней величины, чтобы, когда я вернусь, мы могли возвести из этих камней прочную стенку и таким образом заделать эту брешь!
— Прекрасно! Я постараюсь не терять даром времени: в камнях здесь нет недостатка, и потому я уже заранее обещаю вам, что вернувшись, вы найдете здесь изрядное количество нужного вам материала!..
После такого уверения Норбер Моони быстро направился обратно в обсерваторию. Не прошло нескольких минут, как он был уже там. Едва успел он сообщить своим друзьям, с нетерпением ожидавшим их возвращения, некоторые новости, как все они во что бы то ни стало пожелали быть участниками экспедиции. Не только доктор Бриэ, Виржиль и Тиррель Смис, но даже и Фатима и Гертруда Керсэн поспешили предложить свою помощь в качестве каменщиков для сооружения стены.
— Мне уже надоела эта вечная роль дармоедки здесь, — шутливо сказала Гертруда Керсэн, — и я, как права, требую и, как милости, прошу, чтобы и мне позволили наконец приняться за работу наравне с другими.
Превосходнейший ленч, приготовленный заботливым и старательным Тиррелем Смисом, и совершенно уже накрытый стол ожидал возвращения двух исследователей, но, по общему совету, было решено отложить этот завтрак еще на час, так как Норбер Моони полагал, что на заделывание бреши кратера потребуется никак не более часа.
Молодой ученый успел уже распорядиться всем: так, Виржиль отправился на склады за заступами, лопатами, лопаточками каменщиков, за мешком извести и бочонком с водой, а все остальные собирались в поход, надевая на спину ящики Каррэ и вооружаясь респираторами.
Тем временем Норбер Моони предупреждал своих друзей о странных явлениях, какие ожидают их под открытым небом на этой новой планете. Вечно веселая физиономия словоохотливого доктора Бриэ заметно удлинилась, когда он узнал, что во время продолжения пути он будет лишен возможности перекинуться хотя бы одним или двумя словами со своими компаньонами. Эта насильственная немота крайне огорчила и опечалила его.
Что же касается Гертруды Керсэн, то она относилась ко всему с самым удивительным мужеством и спокойствием.
— А что это за странная таинственная планета вон там? Я смотрю на нее почти с самого вашего ухода! — спросила она, обращаясь к Норберу Моони и подходя вместе с ним к окну, чтобы указать ему на большой млечно-белый серп, бледный и слабо светящийся, весьма схожий по виду с тем серпом, каким представляется жителям земли молодая Луна, но только с диаметром раза в четыре большим.
— Да это наша родная планета, наша Земля!1 — ответил молодой астроном. — Мы, по крайней мере, будем постоянно иметь удовольствие видеть ее из наших окон. Это громадные часы Лунного мира, всегда видимые Для нас не только ночью, но и в продолжение всего дня, видимые с того полушария Луны, где мы с вами находимся, положительно во всякое время.
— Это Земля!.. — грустно вздохнула Гертруда. — Подумать только, что мой бедный дорогой папа находится теперь там, подвергаясь всем ужасам осады и не подозревая даже, что его дочь теперь занесена на другую планету!..
— Мы вернемся к нему… не сомневайтесь в этом! — сказал Норбер Моони, глубоко тронутый этой детской скорбью и любовью, так кротко выраженной молодой девушкой почти на одном вздохе.
— Неужели!.. Вы полагаете, что это возможно?.. — воскликнула молодая девушка с видимой сердечной тревогой не за себя, а за других.
— Я твердо на это надеюсь! — отвечал молодой человек.
Эти слова точно успокоительный бальзам подействовали на душу молодой девушки. За это время она так привыкла верить в осуществление всех планов и надежд Норбера Моони, что ни минуты не усомнилась в полной возможности того, что он сказал ей в утешение.
— Скорее к делу! — Уже почти весело воскликнула она, — не будем терять ни минуты, не будем упускать ни малейшего шанса к спасению!..
Все выбежали на эспланаду, но в первый момент произошло легкое замешательство.
Хотя Норбер Моони и объяснял и предупреждал всех о необычайных явлениях, которые ожидали их на Луне, но, очевидно, многие, в особенности оба слуги, Виржиль и важный Тиррель Смис, не вполне усвоили себе эти объяснения, потому что они совершенно растерялись и стояли в полном недоумении. Внезапное ощущение чрезвычайной легкости своего тела ужасно смущало их. Глядя на них, можно было думать, что это люди, страдающие сильной нервной болезнью.
С самых первых шагов начали происходить различные комические вещи. Виржиль, желая подойти к краю эспланады, не мог удержаться и в силу чрезвычайной легкости был сброшен вниз с высоты по меньшей мере сорока метров.