ГЛАВА XIII. Еще раз комиссары
— Ну, господа, не будем терять времени, — проговорил Норбер Моони, — расстанемся скорее с этим ледяным адом!.. Теперь уже немного осталось нам терпеть.
Я сейчас же отправлюсь осмотреть все инсоляторы и машины, а Виржиль и Каддур приведут их в действие не позже, как по прошествии сорока восьми часов, мы отправимся в обратное путешествие с Луны на Землю… а затем — еще шесть суток, одиннадцать часов, восемь минут, — и мы уже будем на месте…
— Как? — воскликнула Гертруда Керсэн. — Почему мы на этот раз пробудем на три часа дольше в пути, чем в первый раз? Почему Луна теперь будет спускаться к Земле дольше, чем тогда?
— Потому, что тогда она находилась на более близком расстоянии от Земли, чем теперь… Но теперь нам прежде всего следует позаботиться о том, чтобы возобновить наши запасы кислорода еще на эту последнюю неделю нашего пребывания на Луне. Виржиль, пойди и займись этим делом, пока я пойду делать осмотр всех машин и инсоляторов… Доктор, не желаете ли отправиться вместе со мной?
Не только доктор, но и Гертруда, и сэр Буцефал стали проситься у Норбера Моони взять их с собою. Всем казалось как-то особенно приятно по прошествии этой длинной ночи снова увидеть яркое солнышко и погреться под его благотворными лучами… Таким образом эта ревизия и необходимый осмотр конических рефлекторов на большой круговой дороге пика Тэбали превратились из делового обхода в приятную прогулку.
Не прошло и двадцати минут с тех пор, как длилась эта полезная и вместе приятная прогулка, как неожиданное появление Виржиля в дверях обсерватории смутило покой маленькой компании. Бедняга, очевидно, находился в страшно возбужденном состоянии: он махал руками, воздевал их к небу, словом, всячески старался дать понять своему господину, что случилось нечто необычайное, и что он зовет его поскорее вернуться в обсерваторию… Все поспешили к Виржилю, желая узнать, в чем дело.
— Ах, господин Моони!.. Какое ужасное несчастье! — воскликнул добрый парень, как только его господин со своими спутниками очутился в закрытом помещении, так что мог слышать, что ему говорят.
— Что случилось?.. Какое несчастье? — тревожно осведомился Норбер Моони.
— Наш хлорат калия!..
Так что же? Говори скорее, в чем дело! Что случилось с хлоратом калия?
Вы сами знаете, господин Моони, что с наступлением ночи у нас оставалось еще в запасе в складах целыx восемь непочатых бочек!.. Ну, а теперь оказывается, только одна!
— Как так только одна! А остальные?
— И меня это крайне удивляет, но, тем не менее, это так: все бочки, кроме одной, пусты!
Норбер Моони не верил своим ушам. Как могло случиться такое? Это казалось совершенно невозможным и неправдоподобным. Он поспешил в склады обсерватории, где стояли бочонки с хлоратом калия. Они были расположены по местам, чинно в ряд, в том самом порядке, в каком он оставил их четырнадцать дней тому назад, при наступлении ночи. Однако Виржиль был безусловно прав: при осмотре оказалось, что все они были пусты, кроме одной!
Появлялось только одно возможное объяснение: кто-то украл содержимое семи бочек хлората калия, и виновниками этого преступления могли быть только трое заключенных. Но это все равно, кто бы ни украл их, положение тем не менее становилось критическим, почти безысходным, отчаянным. Одной бочки хлората калия, конечно, никак не могло хватить на изготовление достаточного количества кислорода, необходимого для дыхания всей этой маленькой колонии в течение восьми суток…
У Норбера Моони сердце сжалось смертельной тревогой. Неужели ему суждено было видеть, как здесь же, на его глазах, в этом новом мире, столь далеком от родной земли, куда волею случая и отчасти по его вине была занесена Гертруда, неужели ему суждено было видеть, как она будет погибать от недостатка воздуха, задохнется, как ласточка под колоколом пневматической машины?! Нет, нет, тысячу раз нет!.. Лучше уж все на свете, только не это! Лучше уж казнь виновных, ограничение всех остальных, лучше собственная смерть, чем мука видеть, как Гертруда Керсэн будет задыхаться без воздуха, хотя бы только в продолжение одной минуты!
Но прежде всего было необходимо разъяснить эту тайну. В сопровождении Виржиля и Каддура молодой Ученый отправился в помещение заключенных, где трое бывших комиссаров встретили их появление с величайшим равнодушием. Все было тщательно осмотрено и обыскано. Ведь такое количество хлората калия — не иголка, мысленно говорил себе Норбер Моони, ведь его не так-то легко спрятать. Мы все обыщем и найдем!..
Однако, как ни обыскивали все вокруг, даже подымали плиты пола, нигде не нашли ровно ничего.
Тогда приступили к осмотру всех окрестностей флигеля, служившего тюрьмой. Круговая дорога, магазины и склады, — все здание обсерватории было обыскано и осмотрено с величайшей заботливостью, старанием и вниманием, при свете электрических фонарей, с помощью заступов, лопат и молотов. Но по-прежнему нигде не было ни следа.
Однако трудно было допустить возможность, что его издержали или дали ему выветриться и испариться. Уже в продолжение четырнадцати суток не было извержения; все стыло и все мерзло. Кроме того, эти люди уже по одному тому, что они были заключенные и что на них смотрели, как на пленных, не могли бы проделать этого, не будучи замечены, так как за ними постоянно присматривали, а на израсходование или истребление содержимого семи бочек хлората калия потребовалось бы немало времени и немало возни.
У Норбера Моони и доктора Бриэ начинало зарождаться другого рода подозрение. Неужели было возможно, чтобы это сделал Каддур?.. Но нет!.. Такого рода предположение было слишком гадко, слишком возмутительно и недопустимо. Для этого надо было, чтобы карлик был просто чудовищем!.. А все его поведение за последнее время, с самого того момента, как он был принят в число своих, близких людей этой маленькой колонии «изгнанников Земли», явно противоречило подобному предположению! Что касается самого Норбера Моони, то он отвергал подобную мысль всеми силами своей души, как самую жестокую и возмутительную несправедливость по отношению к Каддуру. А между тем!.. Что можно было думать?.. Где искать разгадку, решение этого трудного, запутанного вопроса? Он не знал, что думать и что предпринять.
Как бы инстинктивно предугадывая то подозрение, какое падало на его голову, бедный Каддур более всех печалился и огорчался пропажей хлората калия. Он страшно волновался, бегал вправо и влево, искал с каким-то лихорадочным рвением, пристально посматривая по сторонам.
Но и это рвение, и усердие его обращалось как бы улику против него, потому что в этом усматривали что-то неестественное, — и бедняга как бы чувствовал это. Вдруг он подошел к Норберу Моони и, став прямо перед ним, сказал:
— Вор или Костерус Вагнер, руководитель этих негодяев, или же — я! Если я не сумею доказать, что это он, я пущу себе пулю в лоб!
— Зачем принимать так близко к сердцу, дорогой мой Каддур? — ласково проговорил Норбер Моони, стараясь его успокоить. — Докажите нам виновность Костеруса Вагнера, — и я не желаю ничего лучшего!
— В таком случае разрешите мне допросить его в вашем присутствии!
— Хорошо, вернемся в помещение заключенных! По дороге Каддур объяснил, что заключенные могли легко пробраться ночью, в то время, когда все спали, в склады обсерватории через то большое отверстие в стене их помещения, через которое они получали воздух. Они одни могли совершить эту кражу — и они способны сделать такую вещь.
— Но какая могла быть у них цель сделать это? — спросил Норбер Моони.
— Ну, это мы вскоре увидим! — отвечал Каддур и в этом действительно не ошибся.
На его расспросы относительно исчезновения хлората калия Костерус Вагнер без всякого сопротивления признался, что виновником этой кражи является он и его товарищи. Вернее сказать, он не только признался в этом, но даже прямо похвалялся своим поступком.
— Я не сказал вам ничего об этом раньше, потому что вы не спросили меня! — самодовольно говорил он. — Но если бы вместо того, чтобы подкапывать и выстукивать стены, да искать под половыми плитами, — насмешливо продолжал он, — вы бы удостоили меня вопросом, то я сразу бы сообщил вам о том, что вас так сильно интересует!