Словом, почтенный майор Вартон был уже заранее довольно плохо настроен и весьма мало расположен отнестись благосклонно к тем людям, которые должны были сейчас предстать перед ним, а потому принял их чрезвычайно грубо.
Он заседал в низенькой, но довольно большой, почти совершенно пустой зале вместе с плечистым унтер-офицером, исполнявшим при нем должность секретаря, за маленьким некрашеным столом. Кроме стола, двух стульев и простой длинной деревянной скамьи в комнате не было никакой мебели.
— Кто вы такие и откуда явились? — спросил он резким, сердитым голосом, уставившись на баронета, который взялся на этот раз вести переговоры, большими, холодными голубыми глазами, над которыми красовались густые рыжеватые брови.
Баронет принялся излагать голосом, который, по его мнению, должен был быть полон чувства собственного достоинства, но, в сущности, был слегка дрожащий, объяснения, которые на общем совете решено было дать грозному майору. Он сообщил, что сам он вместе со своими друзьями только что прибыл на воздушном шаре с пика Тэбали, где они в продолжение долгого времени держались против осаждавшей их армии махдистов; сказал, что, совершив благополучно свой полет, они спустились на расстоянии пяти или шести миль от берега Нила, куда добрались пешком, в надежде встретить здесь людей, которые окажут им содействие.
Однако майор не захотел даже дослушать до конца эти правда, немного запутанные объяснения.
— Пик Тэбали! Что это за гора? я никогда не слышал о ней!.. Ее нет на наших картах генерального штаба! — отвечал он громовым голосом. — Воздушный шар… Где же он, ваш воздушный шар! Подайте мне его сюда!.. Вы говорите, что вас осаждала армия махдистов… Но прежде всего такой армии вовсе не существует… Существует только сборище разных мерзавцев, разбойников, воров, словом, разного сброда, шайка негодяев, которая осмеливается присваивать себе это почетное наименование, и которую мы рано или поздно перевешаем, как собак, при первой возможности… Уже одно это плохо рекомендует вас, что вы, говоря об этой презренной ораве, даете ей такое почетное звание… Из этого я заключаю, что вы отнюдь не питаете к ним никаких враждебных чувств, и потому я был бы нимало удивлен, если бы вместо того, чтобы быть осажденными этой канальей, напротив, не… хм!., да… это весьма возможно!.. Потрудитесь предъявить ваши бумаги!
— Я не имею при себе никаких бумаг и документов, кроме моей карточки! — жалостливо прошептал баронет.
— Ваша карточка! Дудки! Неужели вы думаете, что я удовольствуюсь каким-то клочком бумаги без всяких доказательств! Нет, извините, не на такого напали!.. Ну, а эти господа, есть у них бумаги?
— Нет, милостивый государь, — вмешался, наконец, Норбер Моони, выведенный из терпения таким образом действий майора, — у нас нет при себе никаких бумаг, потому что, как сами вы хорошо понимаете, мы не могли захватить в корзинку ничего, кроме самого необходимого для нашего полета. Но смею вас уверить, что все мы порядочные люди, и я предупреждаю вас, что вам и правительству вашему придется отвечать за насильственное и самовольное задержание, учиненное над особами французских граждан, а главным образом госпожой Керсэн, которую вы видите перед собой, дочерью французского генерального консула Судана, пребывающего в Хартуме.
— А-а! — воскликнул майор Вартон, физиономия которого вдруг осветилась лучом веселой иронии. — Я очень рад узнать, что эта барышня — дочь господина Керсэна, французского консула в Хартуме! Очень, очень рад узнать об этом! Это весьма интересная для меня подробность…
Он подозвал унтер-офицера, командовавшего караулом, и отдал ему вполголоса какое-то приказание. Тот круто повернулся на каблуках и тотчас же вышел тем особым, размеренным, неестественным шагом, который и сейчас еще сохранился в британских войсках.
— Как видите, я чрезвычайно доволен, узнав об этой подробности, — снова заговорил все тем же насмешливым тоном майор Вартон, — не могу ли я узнать кто вы такой или, вернее, кем вы желаете себя назвать? — обратился он на этот раз уже прямо к Норберу Моони с выражением лица, которое, по его мнению, должно было быть очень грозным, но, в сущности, было только очень комично.
— Я — Моони, астроном, состоящий при Парижской Главной обсерватории, а это доктор Бриэ, прославившийся своими исследованиями в Африке и своими трудами по ботанике. А это — мой слуга; это — камердинер баронета, сэра Буцефала Когхилля, британский подданный, как и его господин. Эта девушка состоит в услужении при госпоже Керсэн.
— Так вы продолжаете все-таки утверждать, что эта молодая особа — дочь господина Керсэна, французского консула в Хартуме? — настойчиво переспросил еще раз майор Вартон.
— Без сомнения!
— Прекрасно, сейчас мы окончательно разоблачим вашу наглую ложь! — воскликнул с торжествующим видом майор, услыхав шаги за дверями залы. — Господин Керсэн сам лично примет на себя труд поговорить с вами, потому что он как раз здесь, собственной персоной.
Все обернулись к дверям. Действительно, в комнату вошел господин Керсэн, за которым майор Вартон посылал своего унтер-офицера.
— Папа! Папа! дорогой мой, любимый мой папа! — воскликнула Гертруда, бросаясь к вошедшему. — Как я счастлива!..
Господин Керсэн принял ее в свои объятия, и она, обхватив его шею, громко зарыдала от этого неожиданного, радостного свидания.
ГЛАВА XVII. Взаимные объяснения
Сам господин Керсэн был не менее счастлив и потрясиэтой неожиданной встречей, чем его дочь.
— Гертруда!.. Дитя мое!.. Дорогое, любимое дитя, — повторял он, прижимая ее к своей груди и целуя ее шелковистую головку. — Тебя ли я вижу здесь? Какими судьбами могло это случиться?.. Я, конечно, и сегодня еще думал о тебе, как думаю и думал постоянно… но как мог я ожидать увидеть тебя здесь сегодня!..
— Но сами вы, дорогой мой Керсэн, какими судьбами очутились здесь, в Уади-Хальфа? — спросил доктор Бриэ своего зятя.
— Генерал Гордон просил меня оказать ему услугу и отправиться вниз по течению Нила на одном из его канонерских судов, которое он послал сюда, чтобы я съездил в Европу и там лично объяснил его положение перед лицом всего цивилизованного мира. Я согласился на его просьбу, так как, во-первых, не мог отказать ему в этом, а во-вторых, потому, что это было единственное средство снять блокаду с Тэбали, где, как мне было известно, вы выдерживали продолжительную осаду. Но как вам выразить мои смертельные тревоги, мой страх за вас?..
Здесь майор Вартон, физиономия которого теперь разом приняла совершенно иное выражение, счел нужным вмешаться в разговор с чрезвычайной, заискивающей любезностью.
— Дорогой господин Керсэн, — проговорил он, — как я вижу, все эти господа знакомы вам и вы можете отвечать за них… Я очень прошу их извинить мне то недоразумение, какое произошло здесь между нами, и которое заставило меня принять их не за тех, кто они есть на самом деле. Я был бычрезвычайно рад, если бы они согласились сделать мне честь позавтракать вместе с нами и с вашей дочерью.
Недавние арестанты молча поклонились. Однако майору нужна была жертва, на которую бы мог обрушиться его гнев, и он вскоре нашел виновника всех бед. Подозвав к себе унтер-офицера, он, хмуро сдвинув брови, проговорил:
— Лейтенант Броун отправится под арест на пятнадцать суток за самовольный захват этих господ и неточные показания в своем рапорте!
Между тем Гертруда, обхватив обеими руками шею отца и повиснув на нем, была не в силах отвечать ему на слова. Все волнения, страхи, ужасы, скорбь и грусть прошедшего месяца разом нахлынули на нее и положительно надломили ее силы. Сознавая себя теперь вне всякой опасности, сознавая, что она нашла наконец надежное убежище в объятиях отца, она вдруг почувствовала, что та сила и бодрость, которые все время поддерживали ее во все трудные минуты последнего месяца, разом оставили ее. И, как малый ребенок, спрятав свое милое личико на плече у отца, она тихо плакала, как робкое огорченное дитя, как маленькая девочка.