После смерти моего отца дядя продал и наш семейный дом, и тот, в котором жил сам, чтобы купить этот особняк, более соответствующий его статусу Советника. Дядя планировал, что после свадьбы мы с Хейроном останемся жить здесь, в этом доме, по крайней мере на первое время. В глубине души я была ему за это чрезвычайно благодарна: меня пугала одна мысль о том, чтобы жить в чужом доме с чужой семьей.
Незаметно Хейрон замедлил шаг.
– Думаю, теперь мы можем обращаться друг к другу на «ты». – Дождавшись от меня смущенного кивка, он спросил: – Признайся, когда ты услышала мое имя, сразу же нарисовала себе беднягу-пса с поднятыми ушами и грустным-прегрустным взглядом?
Кровь прилила к моим щекам, и мой жених слегка улыбнулся.
– Когда отец давал мне это имя, скорее всего, он не представлял, что в Музее истории одноклассники, выискивая сходство, будут просить меня встать под портретом этого разнесчастного пса. Правда, я позволил им это сделать всего один-единственный раз. Как оказалось, некоторые из них походили на этого пса гораздо больше.
Хейрон усмехнулся, и взгляд его на мгновение стал жестким. Затем он продолжил как ни в чем не бывало:
– Зато сейчас, когда я представляюсь, все видят во мне законопослушного гражданина, олицетворение верности Зеннону. Они видят…
– То, что хотят увидеть, – неожиданно для себя закончила я.
– Именно, – Хейрон, казалось, не удивился, что я его перебила. – Думаю, что касается имен, ты можешь понять меня лучше, чем кто-либо другой. Как и я – тебя.
Он взглянул мне прямо в глаза, и дыхание у меня сбилось. Я не ожидала, что между мной и этим красивым, уверенным в себе человеком может найтись что-то настолько общее, настолько личное.
Какое-то время мы шли в молчании, сопровождаемые громким голосом Огаста Бернела, которого нуммийское красное привело в хорошее расположение духа, монотонными репликами дяди и несмолкаемым журчанием Нии Бернел и Неллы, которые, судя по всему, сошлись в пренебрежении к альвионской моде. Наконец Хейрон сказал:
– Эта помолвка для нас обоих неожиданна. Но я надеюсь, что в твоем сердце найдется для меня место. В свою очередь я чрезвычайно рад, что у меня такая прекрасная невеста.
Он мягко взял меня за руку и снова посмотрел прямо в глаза, словно видел там что-то, чего не замечал никто другой. Смутившись и почувствовав, как краска заливает щеки, я опустила взгляд.
Вскоре мы вернулись внутрь, чтобы продолжить осмотр дома, и Хейрон, словно вознамерившись преодолеть неловкость, развлекал меня историями о приятелях-студентах, о праздниках и о прогулках. Я чувствовала себя так, будто мы с ним давным-давно знакомы.
Наконец мы поднялись на третий этаж, на противоположную от моей комнаты половину, где мы с Хейроном должны были жить после свадьбы. Мой жених с улыбкой осматривал наши будущие комнаты, а я вдруг словно очнулась, и на меня обрушилось осознание того, что я стою под руку с совершенно незнакомым человеком – человеком, который через месяц полностью и бесповоротно войдет в мою жизнь.
И я совсем не была уверена, что готова к этому.
С того дня Хейрон частенько заезжал за мной, и мы в сопровождении Неллы отправлялись гулять по городу, а иногда – на концерты и спектакли. Раз в неделю мы ужинали с его родителями, и с каждым разом Огаст Бернел обращался со мной всё любезнее. Хотя, возможно, в этом была заслуга дядиного винного погреба.
Хейрон вел себя неизменно учтиво и предупредительно. В тех случаях, когда требовалось применить дар камневидения, например чтобы проверить денежные камни, он делал это просто и естественно, позволяя мне не так остро чувствовать собственную беспомощность. С ним я ни разу не оказывалась в такой же неловкой ситуации, как когда-то с Неллой и музыкальной шкатулкой. Я до сих пор отчетливо помнила тот случай.
На мой одиннадцатый день рождения мы с Неллой отправились в «Милден» – магазин, славившийся своими затейливыми вещицами. Игрушечные модельки экипажей, движущиеся при помощи сардаллов, необычные светильники из люминариев, ящички с секретами, изысканные чернильницы и карандашницы, настольные игры и музыкальные шкатулки… Десятки музыкальных шкатулок, от которых у меня захватывало дух.
Целый час я с наслаждением рассматривала модели, не решаясь взять хоть какую-то в руки. Услужливый продавец показал мне несколько разных шкатулок. А потом он открыл одну, прямоугольную, довольно большую, – и я поняла, что это она. Сверху на черной лакированной крышке разместилась картина с детально прорисованными птицами и цветами, по бокам вился растительный орнамент, а внутри… внутри, на дне, обнаружилась карта Серры, в углу которой серебрилась роза ветров.