Всех новобранцев-добровольцев загнали в ШИЗО.
– Вы здесь до утра!
Опять огромная холодильная камера, без света, над головами – всего одна решётка… и чистое, звёздное сибирское небо наших далёких предков.
На улице – минус пятнадцать, в камере, кажется, – и того меньше. Ну ничего, до утра дожить можно. Запасливые зеки деловито доставали чифиртаки, дрова. Сразу человек пять начали варить чай. О, этот волшебный запах чая, сваренного «на дровах» (т.е. на тонко порванных простынях)! Арбалет не забудет его никогда. Как он ему нравился! А как вкусен был крепкий чай-чифир на освежающем сибирском морозце, когда только далёкие звёзды слегка освещают колеблющиеся в тумане лица заключённых-побратимов! Образовалось пять кучек зеков. Все сидят довольные вокруг своих «чаёв», очередной получает горячую кружку, делает два хапка и тут же передаёт её дальше. Кто-то высыпал конфет, кто-то достал сигареты. И начался ритуальный процесс традиционного зековского чаепития. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. В Японии веками существует искусство чаепития, у наших зеков – это тоже настоящее искусство самого чистого, братского розлива. И как эта бывалая закопчённая кружка объединяет совершенно разных людей в истинное, подпольное братство! Каждый участник ночного языческого пиршества после двух своих хапков издавал благодарственное кряхтение. В каждой импровизированной чайхане велись задушевные разговоры, и никто не замечал, что в камере холодно, как в ледяном доме.
Все пребывали в прекрасном настроении: кто морил анекдоты, кто рассказывал свои жизненные истории. У всех был за плечами богатейший, незаурядный опыт, и каждому было что порассказать…
(Жаль, нет сейчас в нашей оскудевшей литературе фигур масштаба Достоевского, Шаламова, Солженицына… Какие захватывающие эпохальные произведения создали бы они из этих поучительных рассказов! Разве загонишь современных авторов в тюремную камеру! Придётся нам, самонадеянным любителям, в поте лица своего потрудиться над этими тяжёлыми (в любом смысле) творениями, вместо того, чтобы спокойно и беззаботно, веселя разбойничью варяжскую кровь, потрошить барыг-наркоторговцев и грабить распухших от наворованного жира банкиров).
После того, как выпитый чифирчок разгонит по телу застоявшуюся было на холодке кровь, становится нужна и сигарета. Какое это удовольствие (правда за отсутствием других удовольствий) – курить сигареты после нескольких «хапков» крепкого чая! Как они согревали преступные души на покусывающем уши и носы морозце!
Не успели ещё докурить первые сигареты, дверь камеры открылась.
– Здорово, братва! Я – Жёлудь, старшина изолятора. Вот принёс вам общак. Братва передаёт. Так у нас встречают каждый этап. Водки и наркотиков нет, но чай и курево всегда имеются. Лагерь на чёрном ходу. За лагерь отвечает Птаха. Если у кого есть вопросы, или у кого по жизни не ровно… Есть такие?
В ответ – тишина. Народ в карантине собрался бывалый и битый.
– Ну и ладно. Утром – баня, карантин, а потом – по отрядам.
Тут же на старшину посыпались вопросы:
– Братан, ну а как тут с запретом? Алкоголь, наркотики?
– Выйдете в зону, всё узнаете. Достать всё можно.
Некоторые, самые нетерпеливые зеки с плотоядным предчувствием своего «удовольствия» уже потирали руки. Арбалета запрет не интересовал. Для себя он принял твёрдое решение: никаких наркотиков и никакого алкоголя. Всё, хватит, только спорт и чтение. Надо отходить от прежнего, приводить себя в порядок, возвращаться к жизни, которая, увы, так трагически и несправедливо коротка. Поэтому и держался Арбалет в стороне от любопытствующих и неисправимых своих коллег.
На Жёлудя, этого крупного мужика из приморской глубинки, один за другим сыпались деловые вопросы.
– Братва, да выйдете в зону и всё узнаете. – его, таёжного человека, заметно начинала утомлять эта импровизированная пресс-конференция для избранной публики, он старался побыстрее закрыть за собой двери камеры. – Ну, всё, братва, до завтра. Я здесь человек маленький.
Это говорил на прощание человек двухметрового роста и богатырского телосложения, совсем, кстати, непохожий на наркомана. Впоследствии Арбалет узнал, за что Жёлудь отбывал свой немаленький срок.
Он организовал у себя в деревне, где-то в глухом лесу, плантации с анашой, бережно выращивал и собирал урожай на ладони или раздевался догола и бегал по своему анашиному полю, а потом стирал прилипшую пыльцу в план. Этим жила и его родная деревня, да и все близлежавшие. Выращивали анашу, собирали её и сбывали городским и всяким прочим приезжим, охочим до чудодейственного таёжного снадобья, любителям побаловать себя выращенным в экологически чистых условиях планчиком.
Но однажды он не сумел разглядеть в городских приезжих обычных оперов, организовавших ему контрольную закупку. Он просто не ожидал такого разворота. Сколько он себя помнил с раннего детства, столько он и занимался этим: выращивал и курил план. Вся деревня выращивала и курила… А тут налетели работники Госнаркоконтроля, о существовании которого он даже и не подозревал, и сцапали его, как говорится, прямо на месте преступления. Заказали ему усердные опера много – целый мешок. Вот и дали таёжному промысловику Жёлудю сразу и надолго строгача. Но он, уже в лагере, так и не смог осознать, за что же он сидит. Он же всю жизнь этим занимался. Занимался этим и его дед, а потом и отец. Именно заботливый отец и обучил его всем премудрым тонкостям выращивания урожая, сбора и сбыта его. А теперь этому здоровому безобидному мужику приходилось отбывать свой немаленький шестилетний срок. А когда он отбухает этот срок, выйдет на волю и… сразу начнёт заниматься тем же самым. Зона таких богатырей никогда не исправляет, а Жёлудь – потомственный растаман (пожизненный травокур). Только теперь он будет заниматься своим ремеслом более осторожно; научит его зона распознавать ушлых оперов с первого взгляда.
Утром весь этап повели в карантин. Пятиэтажки, казавшиеся ночью пятизвёздочными отелями, при дневном свете оказались весьма убогими обшарпанными строениями. Окон почти не было, кое-где оконные проемы были затянуты целлофаном или забиты одеялами… Да, бытовая сторона жизни налажена была в колонии явно не образцово. Это Арбалет сразу подметил.
А когда они зашли в карантин, никто и не подумал выдать им фуфайки, робы, матрасы, простыни… В чём приехали, в том и ходи, а многие ведь беззаботно прибыли на это постоянное место жительства в летней одежонке. Наркоманов, как людей безнадёжных, родственники грели ещё меньше, чем обычных зеков. Почти никто не получал ни посылок, ни передач. Вот и крутились все, кто как мог.
В карантине – единственный, первого образца, ламповый, сломанный навеки телевизор, редко на каких шконарях валялись матрасы. Везде непролазная грязь. Видимо, помещения убирались только к самым великим праздникам… Ну вот, теперь из 20-го переехали в 19-й век. Арбалета обрадовал только турник в локалке. Больше ничего, радующего самый неприхотливый взгляд не было. Раньше на литературном языке всё это называлось «мерзостью запустения».
Когда этап вроде как бы разместился в карантине. Всё продолжалось по заведённому ритуалу: весёлый смех, шум, чаепитие… и снова знакомство. Вроде бы вместе ехали в столыпине, потом несколько дней пробыли в одной камере, но всё равно знакомство продолжалось… (Надо откровенно признаться, наши вольные – потому и редчайшие – читатели, что у каждого зека, в отличие от законопослушных граждан, богатейшие и интереснейшие биографии. Но если бы вы знали, как дорого им пришлось заплатить за такие «богатые» биографии! Так что завидовать тут, прямо надо сказать, нечему).
Большинство – люди старше тридцати лет, с богатым жизненным, да ещё и с наркотическим опытом. А когда человек в кайфе, он постоянно попадает в разные приключения (это ещё классик наш А.П.Чехов заметил). Наркоман постоянно идёт по краю, по лезвию ножа, ему неизвестно, что ждёт его даже в течение ближайшего часа. Ежедневный лихорадочный поиск длится у некоторых годами и десятилетиями. А тут на 42-й зоне, собрались все заходники, ранее судимые, те, кто уже побывал на Бакале в колонии общего режима, где проходили первые всесоюзные сборы наркоманов по обмену уголовным опытом. А это была единственная в стране колония строгого режима для наркоманов. Свозили сюда зеков со всех самых дальних уголков нашей необъятной родины, многие встречались здесь уже по второму разу, а самые неугомонные и по третьему. Как-то странно одновременно и стремительно началась в своё время распространяться наркомания в нашей стране, будто по общему плану или чьёму-то заказу. Вскоре началась борьба с ней по заимствованному западному опыту. Но у нас в России свои особенности и другое понимание жизни, поэтому мы, как и обычно, испытывали всё на своей драной шкуре…