Никто о них не думал, хотя всё в колонии держалось именно на простых мужиках, которые работали и за себя, и за администрацию, да ещё и за дядю «блатного».
(Да не всё ли у нас и в стране-то держится на долготерпении наших мужиков-работяг и баб-тружениц?).
А «блатные дяди», чтобы не идти в разрез с администрацией, поставляющей в зону наркоту для них и смотрящих, сдерживают недовольную толпу щедрыми дешёвыми обещаниями. Блатные наркоманы проколоты до костей, но соображать могут, и «смотрящих» они ставили таких, с кого за косяки спросить можно, в общем, марионеток. И трудовые массы слушались этих смотрящих, а если кто-нибудь ослушивался, тогда толпой приходили блатные и забивали по самые уши. Красиво были устроены эти показательные расправы над непокорными. А если происходили серьёзные косяки, то человека объявляли гадом, и не было ему места среди людей. Он становился изгоем среди изгоев. Его выгоняли из отряда, его били мусора на вахте, его закрывали в КИЧу, в изолятор, в одиночку. На его судьбе ставили крест, пока люди, те же наркоманы, не решали его вопрос. Всё устроено, всё продумано.
Но, наконец, подошло и время долгожданного обеда, а то бедные легавые совсем угорели в своих тёплых полушубках держать ворота. Наконец один из них весело орёт в толпу:
– Ну что, чайки, ломанулись! – и открываются заветные ворота.
До столовой всего двадцать метров, но, посрамив знаменитый бостонский марафон, толпа действительно «ломанулась» в забег, давя друг друга. Если бы кто-нибудь упал, его бы затопали, но не остановились. Арбалет был потрясён от увиденного им впервые такого зрелища. Да, вот это довели колонию! Карантин по графику заходил на кормёжку последним.
Ага, хлебушек сегодня, слава богу, есть. Впервые за последние четыре дня. Столовая одновременно являлась и лагерным клубом. По сцене, тоже заставленной столами, сновали с деловым видом разжиревшие, как православные попы крысы, видимо, в поисках остатков еды, но зеки-то ничего не оставляли, буквально вылизывали тарелки. Причина такой их благочинной дородности так и осталась неизвестной, но эти обнаглевшие твари худощавых зеков почему-то совсем не боялись. Карантин уселся обедать. Еда была, если можно так сказать, просто отвратительной: вода, картошки почти нет, плавает что-то чёрное или червивое… Хлеб – это особая, отдельная статья: чёрный, спец.выпечка. если из него слепить звёздочку и кинуть со всей силы в стену, то с этой звёздочкой ничего не будет. После такого хлеба зеков подолгу мучила изжога. Если кто-то высказывал недовольство, ему грубо отвечали: «А ты что, на курорт сюда приехал? Не надо попадать». – с одной стороны, они отчасти правы, но с другой… Арбалет был в ужасе от увиденного: «На дворе 21-й век. Ну ладно, быт не налажен, ладно, не одевают и не обувают в колонии, но, блин, зачем зеков ещё и голодом морить? Даже если они наркоманы и преступники? Кто тогда те, кто разворовывает государственные средства и морит заключённых голодом, якобы исправляя их? Кто эти люди? Просто рвачи или такие же преступники? Кого они могут исправить?» – Много о чём думал возмущённый таким скотским отношением к живым людям Арбалет.
Вечером пришли в карантин его друзья. Арбалет не мог успокоиться и негодовал:
– Димыч, что за х…я? Куда привилегированные блатные смотрят? Подняли бы бучу! По четыре дня в зоне нет хлеба! У нас что, самая нищая и голодная страна? У нас что, опять идёт Отечественная война? Нас лишили свободы, но еды нас не лишали.
Димыч морщился. Он сам всё видел и всё понимал, но давно уже мечтал быстрее снять 62-наркоманскую статью и уехать на родину, а то тут чужая земля, другие порядки, поэтому сейчас он и не приветствовал возможные скандалы.
– А блатные, – негодовал за унижаемый народ правдоборец Арбалет, – должны, в первую очередь, думать о мужиках, а не о своих венах.
– Ну, а что мужики? Они молчат. Их запугали. Методы разные. Много способов давить на массы и загонять их в страх, лишь бы молчали…
– Ну надо же что-то делать! А, Кулан?
– Надо. Надо валить отсюда, и так вся зона нагрета на блатных, а начнёшь массы шевелить, блатные не справятся и доложат мусорам, а у тех – известные методы: КИЧа, ПКТ, крытая… и поедешь как дезорганизатор. Ну и что? Тупик.
– Это же блядство какое-то!
– Как и везде в стране, – вставил Азим, который не особо любил заниматься словоблудием.
– Ну а мы-то здесь. Надо что-то делать. Хотя бы задать вопросы смотрящим.
– Да на х… им это надо. У них на всё есть готовые ответы.
Но героическая натура Арбалета не могла смириться со всем увиденным.
«Ну, шакалы». – негодовал про себя Арбалет, от злости ещё больше отжимаясь и подтягиваясь, – «Ну я задам им вопросы. Сейчас осмотрюсь, всё разузнаю, ознакомлюсь с лагерем, найду единомышленников, но молчать не буду. Я им не овца, которую можно безнаказанно стричь. Погодите, я вам всю кровь выпью. Буду готовиться ко всему. А пока я читаю, тренируюсь и знакомлюсь с колонией…»
Упрямый герой наш стремился побольше узнать о колонии, о всей видимой и скрытой от глаз движухи в зоне. Узнал он и за пром.зону, которая оказывается фактически не работала, вот почему зеков не кормили. Работы не было, и мужики ничего не зарабатывали. Никаких производственных заданий, всё по мелочи.
Но ширпотребки, это такие мастерские по изготовлению разных красивых вещей, работали исправно: точили ножи и сабли, делали различные изделия из дерева, резали шкатулки, писали картины, мастерили кухонные наборы. У хозяина, оказалось, за зоной в городе был магазин по продаже красоты.
Зековское искусство – это особая, высокая тема для разговора. Среди зеков всегда находились одарённые самородки, умевшие делать такие уникальные, высокохудожественные вещи, что, глядя на них, обыватели-затоки просто ахают и немеют от увиденного. И всегда, в любой зоне есть эти необыкновенные люди, творящие истинные шедевры для вольного народа. И любой Хозяин заинтересован в таком эстетическом производстве: это очень большие деньги. Осужденные вдохновенно творят, обогащая своих хозяев и получая от них мизерную плату за свой творческий труд. Люди искусства – это обособленная каста, получающая в качестве оплаты чай, курево, еду, иногда спирт и разное другое. Они творят, и держатся в стороне от основной сероватой массы. Они – нужны, и крыша у них – сам Хозяин. Он их в обиду не даст. А если ты ещё и незаменимый мастер, тебе вообще беспокоиться не о чем. Ты всегда будешь сыт, обут, одет и ни в чём не будешь нуждаться. Сам Хозяин печётся о твоей трудоспособности.
Гараж оказался тоже хозяйским. Там опытные мастера делали машины почти из ничего. Этих ребят редко можно было видеть в зоне. Регулируемая лагерная жизнь их не касалась. Они и жили в гараже. Работы у них всегда было навалом. Они обслуживали и автопарк колонии и машины «нужных людей». С этими ребятами даже мусора по-другому разговаривали, заискивали, лебезили, особенно те, у кого были свои машины. Для сотрудников ремонт в очередь, но бесплатно. Ну а зеки всё делают на совесть, а если кто-нибудь укосячит, и что-то в дороге сломается по его вине, такого работника сожрут с потрохами, из изолятора он долго не выплывет. Вот и старались ребята работать творчески, не подводить своих работодателей.
Как всё же хорошо, когда человек умеет что-то делать своими руками! У такого человека есть всё.
А ещё через гараж тянули в зону разнообразный запрет: водку, наркотики и т.д. Блатные постоянно пользовались этой дорогой. Гараж был защищён и Хозяином, и операми, и режимниками, да ещё и блатными. «Всё схвачено, за всё заплачено».
Но тех, кто мог заработать своими руками, у кого было всё, кому было относительно «весело и привольно» в колонии, было не так уж и много. Для основной массы мужиков работы, в основном, не было. Изредка плели какие-то сетки для картошки, колотили какие-то ящики, но чаще работы не было никакой. Хитроумная администрация нашла лёгкий выход из сложившейся ситуации. Они просто выгоняли зеков в промку (пром.зону), якобы народ работает. Загоняли первую смену в огромный цех и закрывали. У кого была какая-нибудь мелкая работёнка, кое-как без интереса, шевелился, потому что за такую работу денег практически не платили (по сравнению, скажем, с процветающими ширпотребщиками).