Да, он ненавидел всех тогда, в детстве, когда всё было так ярко и оставляло такие глубокие, незаживающие раны в его неокрепшей и впечатлительной детской душе! Потом он повзрослел и научился справляться со своими эмоциями. Сколько бедная мама ни водила его по логопедам, пыталась спасти своего сына от заикания, никто так и не помог. А он очень хотел вылечиться, страдал от бессилия, загоняя всё глубже свой комплекс…
Но всё это было в далёком и счастливом прошлом. А сейчас он явственно представлял себя, не дай бог, забуксующим перед этим, величественным, как сфинкс, и крутым, как цирковой дрессировщик, Начальником конвоя. Он уже предчувствовал эту забавную картину и заранее посмеивался над предстоящим весёлым цирковым представлением…
Но когда назвали его фамилию, он спокойно встал и чётко без запинки, как по бумажке, прочитал начальнику всё о себе: фамилию, имя, срок и прочее. Он, конечно, ожидал совсем другого, но ещё раньше не раз замечал, что стрессовые ситуации почему-то наоборот, собирают его в форму и возвращают душевное равновесие. Чувствовал он себя прекрасно, и сразу позабыл о всех своих недостатках.
Он нагрузил на себя четыре баула, собранные челябинской братвой, и спокойным неспешным шагом преодолел эту пятидесятиметровку до своего воронка. Вокруг была тишина. Все замолчали перед каким-то многозначительным внутренним спокойствием Арбалета. Но когда он залез в воронок и уселся на своё место, крики возобновились с новой, небывалой силой. Конвой ещё громче и жёстче забивал всех в воронки… Ну вот, все на местах. Давай, друг-воронок, вези своих почётных пассажиров в очередную тюрягу!
Ну а тюряга и на самом деле оказалась тюрягой в полном смысле этого слова. Когда их привезли в новокузнецую тюрьму (видимо для того, чтобы перековать их в законопослушных граждан) и всех забили в одну камеру, где грязь не убиралась ещё с царских времён, а вонь не выветривалась с начала перестройки, Арбалет саркастически подумал: «Ну что же. Нас, ребят с Урала, этим не напугать». Но надзиратели неистово надрывали глотки, яростно махали дубинками, стараясь сразу запугать этап, деморализовать его и ввести в ступор.
Только разместились в камере, хотели чаю сварить «на дровах». Старые, опытные арестанты всегда так варят, имея в запасе и кружку положняковую и разорванные простыни, это – «дрова». Их поджигали, кружка накалялась, и через 5 минут чифирчок готов… но уже через несколько минут дверь вновь открылась, и стало не до этого.
– Давай, мрази, по десять человек на шмон. Бегом! – зачем-то орали придурковатые ребята в форме.
Арбалет, чтобы не томить себя ожиданием, пошёл в первой десятке. Ему, как юмористу-любителю, уже начинал нравиться этот балаганный и, очевидно, напускной ажиотаж, который вызывал на его лице только саркастическую улыбку, но страха не было ни капли. Иногда, правда, попадались среди арестантов и такие, кто боялся, на кого производил впечатление этот дурацкий крик. Попадались и такие, кто от страха обсирался или ссал в штаны. Этого, видимо, и добивались шкодливые надзиратели, костяк и квинтэссенция наших «правоохранительных органов». Они, как шакалы, чувствовали исходящий от зеков запах страха и как вампиры питались им, то есть получали желаемый результат.
И вот зеки, все десять человек, в шмон-комнате. Вопрос:
– Деньги, наркотики, запрещённые вещества есть?
У Арбалета, кроме дозволенных вещей никакого запрета не было, поэтому он был невозмутим и спокоен. А вот один дядя сдуру засуетился, глазки забегали… Поднаторевшие в своём ремесле легавые тут же, как клещи вцепились в него. Пара ударов дубинкой, и дядя раскололся, рассказал, что у него в заднем проходе денежки припрятаны. Его сразу увели в туалет для изъятия драгоценных билетов российского Банка… Немного погодя вернулся он крайне расстроенным: денежек, видимо, жалко. Зато надзиратели вернулись довольные, даже радостные от получения внеочередной премии: деньги они, конечно, забрали себе. Даже пахнущие говном бумажки доставляли им возвышенную… холопскую радость. Им, очевидно, нравилась такая работа: ковыряться в чужом говне.
Потом всех обшмонали, грубо раскидав вещи по грязному полу.
– Давай, быстрее поворачивайтесь, мрази! Собирайте, девочки, своё барахло!
И тут Арбалет не выдержал и, глядя в глаза самой наглой рожи, выпалил:
– Ты сама мразь, кукла казённая!
От такой неожиданной отдачи «кукла» несколько секунд ошеломлённо сидела, распялив свой блудливый рот, а потом немного очухалась.
– Ты что базаришь? Да мы тебя сломаем!
Но парни с этапа, уральские ребята, все как один поддержали Арбалета.
– Начальник, завязывай, угомони своё блатное сердце. А то сейчас всем этапом вскроем себе вены, и ты на х… попадёшь.
Надзиратели поняли, что эти ребята шутить не будут.
– Ладно, ладно, успокойтесь. Забирайте свои вещи и давайте в камеру.
Тут же выдали матрасы, одеяла, простыни и кружки. Первый десяток потенциальных бунтарей повели в камеру. Но наглый надзиратель, рыжий детина, шилом бритый, вся рожа в оспинах, видимо в качестве реванша прокричал Арбалету:
– А с тобой мы позже займёмся!
– Ага, давай, рыжая бестия! – не остался в долгу Арбалет и зашагал прочь от профессионального провокатора.
Да ему и не особо хотелось с этим говнощупом ругаться. Давно известно, что зеки всегда не правы. Они для администрации – никто. Вот и стараются их всячески унизить, втереть в грязь. Зеки – это особая каста не принадлежащих себе людей. Попал – и всё. Но наш герой думал по-другому и никому не позволял себя унижать, даже если это и грозило ему побоями. Себя и свою честь всегда надо отстаивать. Если в тебе что-то осталось, хоть грамм человеческого достоинства, хоть крупица памяти о великих прапредках, надо всеми силами это сохранить. Но многие в этой жизни бессильно опускают руки и откровенно плюют на самого себя. Зекам, как и всему нашему народу, часто именно в решающие переломные моменты не хватает сплочённости (а может быть, их смущает свойственное нашему народу обилие козявок, назойливо лезущих на трибуну Вождей народных?). Конечно, в отдалённых местах имеются такие личности, которые могут объединить и сплотить зеков, это, в первую очередь, носители воровской идеи. Обычно административные органы таких людей, воров в законе, бродяг-философов и вообще всех, кто может влиять на людей, всячески стараются отгородить от остальной массы. Вот и содержат этих потенциальных лидеров в одиночных камерах и изоляторах. Конечно, эти люди нередко могли урегулировать почти любой вопрос внутри системы, но как им было далеко до Спартака, героическим образом которого с таким восторгом зачитывался когда-то наш герой!
А пока измотанных этапной толкотнёй, наших несостоявшихся спартаковцев под лязг засовов, под истошные крики надзирателей, под удары дубинок забивали в зловонные газовые камеры.
Тюрьма была очень ветхая и старая, наверное, ещё с екатерининских времён, своды потолков полукруглые. Весь вечер шмонали этап, для чего всех загнали в одну камеру. Этапная сутолока так вымотала Арбалета, что он решил хоть немного отдохнуть. Расстелил матрас, и сразу вырубился… Проспал он всего минут десять. Этого оказалось более чем достаточно. Он почувствовал вдруг, что его тело начинает гореть. Арбалет открыл глаза, посмотрел на матрас… и обомлел. Весь матрас был обсажен клопами, как потаённое таёжное болото клюквой. Считать их можно было даже не десятками, а сотнями. Арбалет никогда ещё не видел столько кровожадной дичи. Каждая тюрьма у нас имеет свои диковатые особенности. Эту сибирскую тюрягу вполне можно было назвать «клопиным царством». Может быть их там специально выращивали для каких-то совершенно секретных государственных целей, а зеков запихивали туда только в качестве дешёвого корма? – Вполне возможно. Во всяком случае, когда кто-нибудь из арестантов залезал в кабуру под шконарями для переговоров с соседями, уже через минуту он выскакивал оттуда: вся спина его была густо покрыта «совершенно секретными» российскими клопами. Уснуть ненадолго можно было только завернувшись плотно в простыни и держа обеими руками её концы. Если человек, не дай бог, во сне расслаблялся и отпускал эти концы, его сразу съедали заживо всесильные хозяева этого тюремного заведения…