Арбалет часто вспоминал этого замечательного человека и с горечью думал: «Ну и богата наша русская земля! Сколько талантов у нас гниёт в безызвестности и гибнет безвозвратно, а она, Земля наша, всё не истощается!»
Кстати, Мягкому ещё повезло: он хоть жив остался, а некоторым стойким борцам против жестокого авторитарного лагерного режима пришлось испытать более суровую, вернее, совсем уж немилосердную участь.
Когда Арбалет освободился, он, по пути домой заехал к одному дельцу забрать часть хранящейся у него доли. Там оказался и его бывший бакальский враг Немец, про которого Арбалет давно уже и, казалось, окончательно позабыл, и если бы не встретил здесь, то уж точно никогда бы в жизни о нём не вспомнил. Но оказалось, что этот богом проклятый Немец не забыл ничего и как безмозглый зверь жаждет реванша. Пока они были у барыги, Немец улыбался Арбалету, но когда вместе вышли от него, Немец неожиданно чем-то ударил его по голове, и, не дав опомниться, налетел на своего лежащего врага, запинал его и оставил на снегу. Немного погодя Арбалет очнулся, встал, вытер лицо снегом, пошёл к своему надёжному схрону и взял ствол. Он решил покончить с этим подлым негодяем раз и навсегда. Когда Арбалет возвратился к дельцу, Немец был ещё там. Дельца в комнате не было. Осталось только выстрелить и уйти. Арбалет уже потянулся за пистолетом, но в этот момент из соседней комнаты выбежала маленькая девочка, дочь этого дельца. Арбалету не хотелось напугать ребёнка, и он предложил Немцу:
– Пойдём, выйдем. Я заплачу тебе десять штук, чтобы ты отстал от меня навсегда.
Глуповатый Немец не почуял подвоха и уже сладострастно потирал руки: получить нежданно-негаданно денежки и от кого! От самого Арбалета! Когда они вышли на улицу жадный Немец нетерпеливо прошипел:
– Давай деньги!
Арбалет взвёл курок, вытащил ствол и направил его на Немца.
– Немец, я прощаю тебе все долги.
И тут отмороженный Немец показал своё истинное лицо. Он рухнул на колени, зарыдал и начал просить о пощаде:
– Братишка! Ну, прости! Не хотел я тебя ударить. Чёрт попутал. Давай всё забудем. Прости меня! Пожалей!
Он ползал по снегу на коленях, вопил как нашкодивший и изобличённый школяр, униженно прося о помиловании. Всё собрал в кучу, чтобы отвлечь внимание Арбалета от такого простого действия – спустить курок и продырявить насквозь его подлую мстительную башку.
И Арбалету на самом деле стало жалко этого ползающего перед ним недочеловека. И хоть был Немец самой последней мразью и неисправимой скотиной, Арбалет помиловал его: не хотелось ему и сидеть за такое ничтожество. Арбалет развернулся и ушёл с места несостоявшейся казни. Если бы он оглянулся и увидел налитые кровавой ненавистью глаза Немца, он вернулся бы и убил его. Но он ушёл, не обернувшись…
Через два дня Арбалет узнал, что Немец, видимо с горя от своего унижения, так обожрался, что натворил в припадке безумной ярости подвигов сразу на несколько уголовных дел и надолго скрылся в тюремном приюте для лишних людей. Арбалет тут же позабыл о нём…
Один из магнитогорских друзей Арбалета, Большой, вскоре после своего освобождения написал ему из Москвы письмо. Многие наши провинциалы, никогда не видевшие столиц, почему-то завидуют привилегированным столичным обитателям, но если бы они прочитали сумбурное письмо отчаявшегося и разочаровавшегося в столичном человеколюбии Большого, они, может быть, и переменили бы своё поверхностное, книжное мнение.
Большой писал Арбалету в Челябинск: «Не вынесу я этой сытой и с виду спокойной московской жизни! Как не хватает мне наших колонийских друзей! Я чувствую, что здесь я просто никому не нужен: ни родным, ни близким. Для них я – прокажённый наркоман, да ещё и ВИЧ-инфицированный. Это там у вас, на Урале, я был гражданином ВИЧ-империи, а здесь я – никто. Никогда я не забуду те счастливые времена: Как хорошо нам было всем вместе среди себе похожих. Когда не было других, а все были свои. Все были братья. А тут, в столичном угаре, всем на всё наплевать. Все надрываются в погоне за золотым тельцом, все рвут и мечут, чтобы быть на уровне показного благополучия, и всем наплевать на чьи-то проблемы. Они здесь никому не интересны. Все заняты сами собой. У меня не осталось ни родных, ни близких. Я один со своей болезнью. Она уже начинает съедать меня изнутри».
От такого непонимания и чёрствости ближних пустился Большой, как говорится, во все тяжкие. Арбалет, которому в Челябинске никто даже и не намекнул о его болезни, звонил ему, звал его к себе. Но Большой был гордым человеком. Он ответил Арбалету: «Ну, зачем тебе, брат, обуза, якорь на шею? Москва меня породила, пусть она и хоронит». Грустно становилось на душе Арбалета после таких разговоров.
А тут ещё и от Мягкого не было никакой весточки. Как ни бился Арбалет, но никак не мог выйти на связь со своим другом. Куда ни звонил, отовсюду в ответ только мёртвая тишина. Много позже узнает он, как уральские бандеровцы ломали его близкого и верного друга…
Да и с Юлей всё пошло не так гладко, как об этом мечталось в казематном одиночестве. Это в тюрьме ему казалось, что они сумеют построить идеальные отношения. Но как далеки наши фантазии от реальности! Мы всегда что-то мним о жизни, каждый на своём уровне, но реальных скрытых пружин жизненных процессов дано понимать немногим.
Первое время они были счастливы от долгожданной встречи, много времени проводили вместе, совершали длительные прогулки на природу. Всё было: и романтическая обстановка и возвышенные чувства. Жизнь давала им временную передышку, и Арбалет старался брать у жизни все радости, которые она, как бы смилостивившись над ним, предлагала. Арбалету было хорошо. Он наслаждался жизнью с упоением обречённого.
Общение с Юлей окрасило существование Арбалета в какие-то яркие, незабываемые тона. Возможно, Юля надеялась на что-то большее, на дальнейшее укрепление отношений, но какая-то непреодолимая невидимая сила звала уже нашего героя за собой, и он не мог ничего никому обещать и ни с кем не мог оставаться. Жизнь неумолимо возвращала его на Путь Воина. Он не лукавил перед ней.
– Ты, главное, пойми меня, Юля. У тебя – своя жизнь, у меня – своя. Спасибо тебе, что ждала меня, за то, что так много сделала для меня. Но м не надо следовать своей судьбе, пройти свою жизнь, и я должен пройти её до конца. И я пройду её. Один.
Потом Арбалет узнал от кого-то, что Юля якобы вышла замуж и у неё родился сын (Очередное невинное заблуждения нашего героя. Мы видели этого шустрого мальчугана и кое о чём догадываемся).
Но воплощение далеко идущих планов Арбалета в жизнь всё время откладывалось на какой-то определённый срок. Он продолжал в поисках ускользающей всё время от него Истины метаться по жизни. Эти лихорадочные метания закончились, наконец, тем, что он снова попал в тюрьму по самому пустячному, почти ничтожному поводу. Неужели именно это было угодно его судьбе?
Арбалет угодил именно в ту тюрьму, где давно уже обжился и обтёрся забытый им в сутолоке жизни «кровный враг» его, Немец, который сидел в камере с молодыми и доверчивыми, только начинающими свою пагубную карьеру, уголовниками. Немец успел обрасти нужными связями, одним словом, все карты были в его руках. Этот мстительный негодяй, не забывший своего позорного ползания перед Арбалетом на коленях, решил взять реванш. Он пошёл к операм и договорился с ними, чтобы Арбалета посадили в их камеру, так как тот является, якобы, ближайшим его (Немца то есть) другом. Проинструктировав должным образом молодняк в камере, наврав им с три короба про Арбалета и пообещав золотые горы, сам Немец благоразумно поехал на бункера, чтобы отвести от себя подозрения и не участвовать самому в подлом деле. Действительно, если бы Арбалет зашёл в камеру, увидел бы в ней Немца, он бы сразу обо всём догадался: и тогда неизвестно, чем бы дело обернулось для того же Немца.