В этом доме мнение посторонних людей имело слишком большой вес. А я уже очень давно перестала обращать на это внимание. Плевать было на то, что обо мне думают. Когда-то и мама была такой, но теперь закостенела.
Можно было бы обнять ее за плечи и до посинения твердить о былых временах, но все равно ничего не изменилось бы.
— Ты вообще понимаешь, что только что сказала? Сделка, мамочка. Хочешь, чтобы мой брак был сделкой?
— Милая, ее больше нет, и очень важно поддерживать нормальные деловые отношения между твоим отцом и Родриком.
— Имеешь в виду Бэ...
— Тебе известно, что нельзя произносить это имя, — возразила она.
— Бэт. Ее зовут Бэт, и она твоя дочь.
— Была моей дочерью, пока не опозорила нашу семью, сбежав, как какой-то шалопай, посреди ночи. И вполне естественно, что теперь все обязанности перешли к тебе. Прежде чем согласиться на условия твоего отца, Родрик намерен заручиться поддержкой самой богатой семьи в Центуриоле. Тебе известно, как много твой папа трудится, чтобы занимать свое положение.
Пришлось сдержаться, чтобы не закатить глаза. Я слышала фразу «папа много работает» столько раз, что даже могла процитировать ее во сне.
То, чем он занимался так усердно, было выше моего понимания.
Казалось, он ежедневно наряжается, чтобы просто сидеть на заднице и разговаривать по телефону, а все остальные должны были вкалывать, чтобы заработать на жизнь.
Попытавшись заправить прядь волос за ухо, я невольно хмыкнула, вспомнив, что они уже убраны назад в необычную и сверхмодную прическу, на которой настояла ма.
— Возможно, тебе стоит рассказать мне, что это за важная сделка, если это действительно так уж серьезно.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
К чему вся эта секретность?
— Не уверена, что это тот момент, когда я произношу, что мы опережаем события, или что настали смутные времена, поскольку никто из присутствующих здесь, похоже, не склонен преподать урок истории.
Она тяжело вздохнула... драматично, надо заметить... но никакого реального объяснения я так и не добилась. И никогда не получала.
— Дик должен был жениться на моей сестре. Возможно, поэтому она и сбежала. Хотя сейчас это уже не имеет значения, не так ли? Вы не позволите мне сделать свой собственный выбор.
Как только раздался ее характерный мелодичный смех, стало абсолютно очевидно, к чему идет разговор.
— В результате твоего выбора, все тело покрыто этими татуировками в неумелой попытке бунтарства, ты переспала с чистильщиком бассейна и не соблюдаешь все нормы поведения... особенно речевого.
Переубедить эту женщину было просто невозможно. Надоело тратить время на то, чтобы пытаться объяснить, какая я, человеку, твердо решившему меня не принимать.
Сколько раз я должна была повторять, что чернила на моем теле — это искусство? О том, что у парня около бассейна было реальное имя, а сам он был моим самым первым в жизни.
— Ты по-прежнему стремишься превратить меня во все то, что он терпеть не может.
Она шумно сглотнула, и внезапно на ее юбке появились невидимые глазу ворсинки.
Он, о котором шла речь, был еще одной темой, которую мне нельзя было затрагивать, — урок, вдолбленный в голову с девятилетнего возраста.
— Ты бы могла быть счастлива, — торжествуя, отмахнулась она.
Я потерпела поражение. В конечном итоге мы всегда возвращались к этой теме, вечно идя по кругу.
— Куда ты направляешься? — поинтересовалась мама, когда я отодвинулась от стола и встала.
— Сейчас пойду смою эту гадость с лица, а затем лягу спать.
— Твой отец захочет поговорить с тобой.
Ей было прекрасно известно, что я не намерена дожидаться этого разговора.
Добравшись до своей комнаты, я немедленно отправилась в ванную.
Увидев свое отражение, от души рассмеялась. Выглядела я как ходячая царапина.
Ма намеревалась скрыть некоторые из моих татуировок и намазала меня каким-то средством. Это было жутко неприятно и крайне бессмысленно.
На протяжении многих лет я была объектом сплетен и издевательств. Все в этом предвзятом городе знали, что у меня есть татуировки.
Вынув шпильки из волос, провела пальцами по длинным волнистым прядям, чтобы вернуть их к жизни. Небольшие светлые прядки, которые мне позволили сделать, резко контрастировали с естественным темно-каштановым цветом.
Сбросив отвратительно тусклое платье чайного цвета на пол ванной, быстро приняв душ, надев клетчатые пижамные шорты и старую спортивную футболку, мгновенно почувствовала себя гораздо более собой.
Выключив свет, повернула ручку на окне, чтобы впустить свежий воздух, и устроилась под своим любимым пледом. Перевернувшись на бок, уставилась в прекрасное ночное небо, где одиноко светила луна.
Казалось, наш задний двор тянулся до бесконечности, заканчиваясь там, где начиналась глухая кирпичная стена, окружавшая весь Центуриол.
Во всех отношениях я ощущала себя здесь, как в ловушке. Знала, что мама любит меня, и мне хотелось думать, что папа тоже, но они никогда не воспримут меня такой, какая я есть.
Было больно, что я не была такой, как они хотели, и обидно, что не могла стать самой собой. Ежедневно меня кормили и поили, однако что-то подсказывало, что в жизни есть нечто более важное, нежели это. Возможно, моя клетка и состояла из сверкающих золотых прутьев, но это по-прежнему была лишь клетка.
Это место многие называли Королевством, своеобразной утопией. Мне было понятно, почему, но все было не так.
Трава была лаймово-зеленой, вода — мерцающе-голубой, в магазинах всегда полно еды, а жители могли спокойно гулять посреди ночи, зная, что стена непрерывно патрулируется. Даже можно было купить несколько пилюль счастья (прим.: изготавливается из нескольких различных натуральных ингредиентов, благодаря которым этот БАД повышает устойчивость к стрессу и вызывает бодрость центральной нервной системы), если это вам было угодно.
По другую сторону стены располагалось нечто, возбуждавшее мое извращенное любопытство.
Бесплодные пустоши: завораживающие, враждебные, заброшенные территории.
Розоватые равнины были пристанищем различных преступных банд и анклавом каннибалов.
Полагаю, в этом и заключалась главная причина возведения стены: не пускать «их». Девиантов и изгоев: людей, которые считаются недостойными жить среди нас. Отверженные. Тех, кого не приемлет социум.
Не покидала мысль о том, как сильно их жизнь отличается от моей, и, как мне казалось, я единственная во всем городе, кто хотел выяснить, на что похожа жизнь за этой проклятой стеной. Нельзя сказать, что никогда и никому не задавала подобных вопросов. Спрашивала... множество раз. Просто никто никогда не давал мне правдивого ответа. Равно как и мама не хотела делиться со мной историческими знаниями.
Вспоминая о набитом до отказа рюкзаке, спрятанном под кроватью, понимала, что рано или поздно покину это место, а мама с папой даже не подозревали об этом. Никто не знал, за исключением человека, который поведал мне тайну.
Репутация никогда не опережала меня.
Для окружающих, я была Арлен Проснер... избалованной богатенькой сучкой, которая делала то, что приказывал папочка.
Все это и близко не было правдой.
Та девушка даже не помыслила бы о том, о чем шепотом сказал ее дядюшка, предложив покинуть Королевство через две недели.
Знала, что как только мы уедем, то никогда уже не вернемся. Возврат означал длительную процедуру, а большинство немедленно расстреливалось или отвергалось. В город и из города вело два пути, и оба усиленно контролировались. Насильно никого не принуждали оставаться внутри, но как только ты пересекал определенный рубеж... уже все.
Были даже вывешены указатели; я их выучила наизусть.