Она видела, что он кладет в сотейник последние ингредиенты, хвастливо зашипевшие: королевские креветки и спаржу. «И ни кусочка мяса», – отметила Грейс. Они даже не заговорили еще об утренних событиях, тем не менее он прекрасно чувствовал ее настроение.
Бокал-другой вина – и она готова к разговору. Но ей было трудно заставить себя начать, потому она опять спросила:
– Так почему же ты сегодня так рано?
– Не смог быть далеко от тебя.
Теперь уже она задумчиво хмыкнула.
– Извини, что спугнул Наталью.
Грейс пожала плечами:
– Ну, она недалеко убежала.
Последовала неловкая пауза. Они оба знали, что рано или поздно она перейдет к главному, но Джефф, очевидно, не собирался ее торопить.
– Наталья многое пережила.
– Я представляю.
Они смотрели друг на друга поверх пустых тарелок. Он не подталкивал ее, просто ждал, давая возможность самой высказать то, что у нее наболело, о чем не могла промолчать. И наконец она заговорила:
– Я все еще вижу ее.
Рикмен понял, что она говорит об убитой.
Она торопливо пригубила из бокала, чувствуя, как ее покидает приятное тепло легкого опьянения, и судорожно глотнула.
– Она… все падает и падает. Я хочу поймать ее, остановить… – И Грейс содрогнулась, в который раз слыша глухой стук, с которым тело шлепнулось в мерзкую помойную пещеру.
Джефф через стол взял ее за руку. Она подняла на него глаза почти со страхом.
– Полицейский врач – я знакома с ним по госпиталю – спрашивал, не прикасалась ли я к ней. Там был кусок оберточной бумаги… Я хотела… – Она смотрела ему в лицо, пытаясь заставить его понять. Рикмен гладил ее руку и молча слушал, ожидая окончания. – Ее выбросили голую, Джефф, без всякой одежды. Не как человека – как ненужную тряпку!…
Она зарыдала и не могла остановиться. Он держал ее в объятиях, и они стояли на кухне, пока Грейс плакала, уткнув лицо ему в грудь, а он нежно гладил ее рыжевато-золотистые волосы, вдыхая их аромат. Жар ее страдания передался и ему. Так они и стояли в объятиях друг друга, пока не утихли слезы, не притупилась боль. Она чувствовала себя опустошенной, но это было к лучшему, потому что ее так истерзали грубое оскорбление, боль и гнев, что это уже невозможно было вынести.
Они вымыли посуду, передавая тарелки из рук в руки, не разговаривая до тех пор, пока Грейс постепенно не почувствовала, что пришла в себя. Когда Джефф ставил в буфет последнее блюдо, она встала на цыпочки, поцеловала его в мочку уха и спросила:
– Ты когда-нибудь скажешь мне, почему пришел так рано?
Он вздохнул, понимая, что она не успокоится, пока не узнает.
– После еще одного бокала вина, – пообещал он и поцеловал ее в губы. – М-м-м… теплые!
– Хотелось бы надеяться.
Она уже забыла, как мерзла целый день, как ругала себя за решение не возвращаться в дом за курткой. А ведь ее как в лихорадке бил озноб, у нее стучали зубы и тряслись руки. Она проклинала осенний холод, работающие кондиционеры, но даже и мысли не допустила, что у нее шок. Сейчас, дома, холод ушел, и она чувствовала себя согретой и защищенной его присутствием.
Джефф наполнил бокалы, а Грейс поставила диск Норы Джоунс, зажгла свечи и легла на диван, свернувшись калачиком. Он присел рядом, слушая музыку, рука с бокалом свесилась через диванный валик, глаза закрыты. Он был одет по-домашнему, в джинсы и футболку, и сидел босиком, неуклюже вытянув на ковре длинные ноги.
Грейс поглядывала на него время от времени: он изредка делал глоток вина, но напряжение так и не отпустило его – плечи и грудные мышцы периодически вздрагивали. В конце концов Грейс не выдержала и ткнула его пальцем.
– Ну же! – потребовала она. Действие вина уже сказывалось. – Немедленно сознавайся.
Он взглянул на нее из-под полуопущенных век:
– Мне позвонили из госпиталя.
Грейс нахмурилась:
– Кто-то из сотрудников?
– Мой брат.
Она замерла, не находя слов, а когда заговорила, он услышал в ее голосе боль и потрясение.
– Ты говорил, у тебя нет родных!
Какая-то мышца снова дернулась у него на груди.
– Я говорил правду.
– Но…
– Он ушел из дома, когда мне было десять лет, Грейс. Я не видел его двадцать пять лет.