Рикмен так долго старался забыть эту часть своей жизни, что сейчас ему было трудно вспомнить, как он тогда думал, что чувствовал. Но Грейс он обязан рассказать, поэтому он продолжил, стараясь понять сам и объяснить ей:
– Первое время я фантазировал, что Саймон в шикарном костюме приедет домой за рулем сверкающей машины и заберет нас с мамой… Потом кое-что случилось… – Он надолго замолчал, затем мягко освободился от ее руки и откинулся в кресле.
– Джефф, ты не обязан… – начала Грейс.
– Мне необходимо это рассказать, все сразу, до конца, – сказал он, боясь, что она его остановит.
Она кивнула.
– Зимой восемьдесят девятого случилось резкое похолодание. Школьная бойлерная вышла из строя, и нас рано распустили по домам. Я сразу пошел домой, как делал это всегда, потому что знал: когда я рядом, мама чувствует себя в безопасности.
Был такой ледяной холод, что он не чувствовал пальцев рук, спрятанных в карманы школьной куртки. Он нащупал ключ, думая о том, что у них сегодня на обед. В четырнадцать лет он был постоянно голоден, поэтому сначала он всегда заходил на кухню.
Радио было включено на полную громкость, хотя мать всегда просила, чтобы он сделал потише, потому что не все соседи разделяют его музыкальные пристрастия и потому что сама она ненавидела поп-музыку. Та ее нервировала. Она не слушала ничего, кроме классики.
Он нерешительно окликнул мать. Расслышал что-то странное – слабые вскрики, шепот. Он побежал, бросился на кухонную дверь. Закрыта. Там творилось что-то неладное. Всхлип, приглушенный голос матери, потом голос отца, требующий, чтобы она заткнулась.
– Я всем телом ударил в дверь, так что разбил стекло и расщепил раму. Обнаружил его… их… – Он запнулся. Голос стал едва слышен. – Она застегивала юбку, пытаясь меня успокоить, бормоча: «Не лезь, Джефф. Это не имеет значения». – Грейс судорожно вздохнула, и Рикмен поднял на нее глаза. – Он копался, натягивая штаны. Ухмыльнулся мне, будто говоря: «Ну что ты будешь делать?» Я увидел след от пощечины у нее на лице, ее блузку, порванную в клочья, и она еще говорила мне «не имеет значения»!
– И что ты сделал? – чуть слышно спросила Грейс.
– Я вышвырнул его. – Глаза Рикмена вспыхнули незнакомой жестокостью. – Я гнал его пинками до конца улицы. Он отползал в сторону, пытался натянуть штаны, ободрал об асфальт колени и все время рыдал и умолял пощадить. Я сказал, если еще хоть раз увижу его – убью.
Какое-то время оба молчали.
– Думаю, он оставил ее в покое. Больше не было синяков, ну, ты понимаешь. Она сама не смогла бы ему противиться, потому что была слишком запугана и слаба.
Грейс склонилась над ним и поцеловала в лоб. Когда он поднял глаза, она увидела смущение и гнев на его лице.
– Я был четырнадцатилетним пацаном, Грейс, но я вышиб его задницу из нашего дома. Саймону было семнадцать, когда он ушел. Почему он никогда не прекословил папочке?
– Ты сам сказал, что отец сдал с годами. Видимо, раньше он был крепче и сильнее.
– Саймон бросил нас на произвол судьбы, Грейс. Меня и маму. Мне было десять. Я не мог… отец был слишком силен. Но Саймон-то мог бы…
– Не каждый способен на мужественный поступок, Джефф, – тихо сказала Грейс.
– Но почему же он не вернулся? Почему не помогал нам, когда она заболела? Почему не приехал на похороны?
Грейс несколько мгновений смотрела на него:
– Думаю, ты сам знаешь почему.
Он допил виски одним глотком. Конечно же, он знал. Саймону помешало то самое чувство, которое заставляло его, Джеффа, скрывать от Грейс свое детство. Брату было стыдно.
– А где сейчас отец?
– Я даже не знаю, жив он или нет. Мне плевать. – Рикмен издал короткий безрадостный смешок. – Социальный работник спросила меня, почему я считаю нужным вмешаться в жизнь мальчика.
– Что ты ответил?
– А я спросил ее, был ли я прав.
– И что?
– Они обнаружили кровоподтеки, трещины в ребрах. И… ожоги. – Рикмен с трудом выдавил из себя последнее слово.
Грейс выдохнула:
– Где он сейчас?
– В интернате для детей из неблагополучных семей. До тех пор пока социальная служба не выполнит все формальности.
– Ты правильно поступил, Джефф.
– Да, – сказал он, вспомнив мать Минки, ее суету, какую-то бестолковую любовь к своим сыновьям. Он представил ее рано состарившееся лицо – оно стало меняться, пока не стало похоже на фотографию его собственной матери, неуверенно улыбающейся в объектив камеры. – Да, – повторил он. – Думаю, что правильно.
Она взяла его руки в свои:
– Ты спас его, Джефф.