Хорошо нагрела блядей! С каждой налог взяла! За нас! За всех! — выгружала все в кучу.
Налетайте! Жрите! Сегодня повезло! Завтра не знаю, как получится!
Нет, ни одна Катька кормила кодлу. Этим занимались все без исключения.
Даже пятилетние Женька и Димка каждый день проверяли свои владения — целое кладбище на окраине города. Здесь родственники покойников просили помянуть и давали детворе конфеты и печенье. Оставляли и покойнику мясо и хлеб, водку и фрукты. Димка с Женькой забирали все подчистую. Даже пустые бутылки и окурки.
Конечно, не каждый день были похороны, но кладбище не пустовало никогда.
Дикая Кошка требовала со всех посильной отдачи. А кто пробовал отлынивать, нарывался на Катькины кулаки — костлявые, безжалостные, быстрые.
Катька бомжевала уже не первый год и вовсе забыла, как жила прежде. Это было так давно, будто в розовом детском сне, какой чем реже вспоминаешь, тем спокойнее живешь.
Катька курит. Пускает дым изо рта ровными колечками. Курить она стала сразу, как только оказалась на улице. Ее вытолкнула среди ночи из квартиры чужая тетка, повадившаяся к отцу. Куда делась мать, девчонка узнала позже. Баба выхватила ее спящую из кровати и, пока отец спал, выкинула за дверь, пригрозив:
Вернешься, голову оторву своими руками, сучье семя!
Катька долго сидела на скамейке во дворе, ожидая, когда отец протрезвеет и пойдет искать ее, вернет домой, прогонит чужую тетку. И, посадив на колени, погладит по голове, скажет тихим голосом: «Прости, Каток, больше никого не приведу к нам. Будем жить вдвоем. Никого не надо. Не повезло с мамкой, а ведь своя была. Чужие не станут лучше. Расти быстрее, дочурка! И забудь все…». Такое было один раз. Вторично этого не случилось.
Отец стал часто пить. Он забывал о дочери. А когда приводил новую бабу, говорил Катьке, что это — ее мать. Она не верила и не назвала матерью ни одну. Она пыталась выгонять их. И тогда отец стал закрывать дочь в ванной. Когда она стала стучаться среди ночи, выпроводил во двор погулять. Утром она вернулась. Отец не попросил прощенья. Подвинул тарелки с объедками и ушел в спальню, даже не глянув, как продрогла девчонка на холоде.
Катька до вечера не могла согреться. Отец с чужой бабой ушли на работу. Вечером он вернулся, неся в сумке водку и пиво. Вскоре заявилась и баба.
Пап! Я устала от чужих теток! Прогони ее! Пусть она идет к себе домой! — попросила Катька.
Но на улице оказалась сама.
Катька! Ты чего сидишь как шиш? Примерзнешь к лавке! Твово пропойцупробудить! Конченый он, пропащий! Беги к бабке своей! Может, примет, коли жива! Что-то давно ее не вижу. Раньше частенько навещала, — услышала голос дворничихи.
И вспомнила! Ведь у нее и впрямь когда-то была бабка! Она приносила много гостинцев: сладкие груши и яблоки, пироги и варенье. Отец водил к ней Катьку летом. Бабка жила в старом доме за городом. У нее был большой сад. И Катька верила, что это — дремучий лес, где живут колдуны и царевны, серый волк и колобок вместе с жар-птицей. Бабка знала много сказок и не скупилась на них.
Катька спала вместе с нею на толстой перине и считала себя принцессой на горошине.
Вот только как найти ее? — обрадовалась девчонка. Дворничиха подсказала.
Катька к обеду кое-как разыскала дом. Дверь оказалась заколоченной, окна забиты досками крест- накрест. Девчонка сразу поняла все. Без слов дошло: умерла. А ей надо жить…
Никому не было дела до Катьки. Как жила она одна, никто не поинтересовался. Девчонка, лишь немного погодя, узнала, что эта бабка — по материнской линии. Мать здесь не любили.
Катька ее не помнила. Но услышала от досужих, что родительница нынче торгует на базаре, подвязалась продавать фрукты кавказцев. И заодно сожительствует с ними, со всеми подряд.
Девчонка первые дни присматривалась к каждой торговке фруктами. «Может эта? Она?», — спрашивала себя. Но в памяти не застряло ни одной знакомой черты. А бабы, увидев ее, судорожно глотавшую слюни, гнали зло, яростно, отбрасывали от прилавков.
«Нет, не она!» — поднималась девчонка с бетонного пола, потирая шишку от удара. В глазах все плыло. Хотелось есть.
«Меня за сраное яблоко убить готовы. Да разве есть среди них хоть одна мать?» — заплакала не столько от боли, сколько от горя.
Чего ревешь? Трясти их надо, сучек! Подстилки вонючие! Наколи! Нехай до смерти натурой платят! Не проси! Стызди! И все тут! — увидела рядом пацана с насмешливо прищуренными глазами. Он подмигнул и спросил глухо: — Иль слабо?
Катька восприняла подначку по-своему, ухмыльнулась в ответ и пошла мимо рядов, даже не глядя на торговок.
Пацан, подтолкнувший на воровство Катьку, сам уже не первый год промышлял на базаре и с любопытством следил за девчонкой. Он держался неподалеку на случай, если той понадобится защита или помощь. Но Катька спокойно шла с толпой, задержавшись на секунду возле нескольких торговок колбасой, сыром, конфетами. Но ничего не мелькнуло в ее руках. И пацан понял: струсила, не умеет, мала…
Он уже собрался уходить, когда услышал за спиной бабий визг:
Украли товар! Во, суки! Колбасу сперли! Целых три палки! Чтоб им колом в горле встало! — оглядела сгрудившихся покупателей, приметила Катьку. Их взгляды встретились на миг, и девчонка не выдержала, выронила из-под кофтенки колбасу, побежала к выходу.
Держи воровку! — заблажила баба. Ее крик подхватили все торговки.
Люди оглядывались, они думали увидеть настоящего вора. На бегущую девчонку никто не обращал внимания, и она вскоре выскочила с базара.
Свернув за угол к павильонам, она плакала. Не от страха, жаль стало оброненной колбасы. Ее хватило бы надолго.
Катька, пошмыгав носом, уже собралась возвращаться домой, да тут внезапно кто-то поймал за плечо. Девчонка подумала, что торговки приметили. И, вывернувшись из-под руки, помчалась так, что догнать ее бабам было бы невозможно. Но… рука жестко схватила за локоть:
Стой, дура! Это я! Не ссы…
Девчонка увидела того самого пацана. Он усмехался без злобы:
А ты клевая зелень! Щипачка из тебя получится прикольная. Так трясла, что я ни хрена не увидел. Кто тебя ковал?
Катька не поняла.
Тебя учили трясти торгашек? Кто? Чья ты есть? — спрашивал пацан.
Ничья! Сама своя! — нахмурилась девчонка. Не пизди! Никто сам по себе да еще впервой так не сумеет! Колись! Я свой! Тоже из бомжей! На кого вламываешь? Кому навар даешь?
Катька смотрела, не понимая.
Ломаешься мокрожопая? Я не сука! Ментов не приволоку к твоим! Может, вместе сдышимся? Во будет облом!
Но, узнав от Катьки, кто она, откуда и чья, челюсть
Так вам ко мне! У нас полно! Всему научим: махаться и смываться, щипать и накалывать! Все сумеешь! — потащил девчонку к заброшенной стройке.
Проведя длинными лабиринтами бетонных этажей, приволок в какую-то немыслимую темную комнату без окон. Там, прямо на полу, сидели, лежали мальчишки и девчонки старше Катьки. Одни играли в карты, курили, другие пили прямодаже водку. А в глубине, в самой темноте, кто-то тихо смеялся, шептал, стонал.
Ну, вы! Завязывайте кайф! Распустили сопли! Кончай базар! Сыпь сюда! Гляньте, кого приволок! — позвал пацан обитателей бетонных джунглей.
Изо всех углов на свет стали выползать и выходить пацаны и девчонки грязные, лохматые, растрепанные. Они глазели на Катьку, не понимая, откуда и зачем свалилась она сюда?
Чирий! На хер тебе она? Ведь полно прикольных метелок! С ними хоть куда! Она на кой? — трезвели от удивления.
Прирожденная щипачка! Я косел от нее! Она всех переплюнет! Если темню — сдохну! Она у нас останется. С нами будет. Кучеряво задышим! Немножко подшлифуем и все! Надо ее научить махаться, вешать лапшу лохам на уши, и тогда прибарахпим ее, выпустим на охоту… Нет! Я торчу от этой мокрожопой! Как классно она накалывала торгашей! — рассказал о знакомстве с Катькой на базаре под громкий смех.