Эли еще раз поморщилась:
– Поняла. Отпусти, мне больно!
Марк внимательно посмотрел в глаза – в ее взгляде появилась осмысленность – он разжал пальцы. Эли от неожиданности пошатнулась, и схватилась за плечи там, где он ее держал — на коже отпечатались яркие следы. Она потерла больные места:
– Обязательно было синяки оставлять? Тупой солдафон, – проворчала она.
– Вот теперь ты больше на себя похожа, – усмехнулся Марк.
– Убирайся! – она с силой толкнула его.
– Я жду тебя на мостике, постарайся долго не возиться, – проговорил Марк, покидая каюту, – а то я снова приду тебя... – последнее слово Эли не расслышала.
Эли разглядывала себя в зеркало: вид у нее – просто кошмар! Действительно, стоит привести себя хотя бы в относительный порядок. Поглядев на свою нижнюю рубаху, до нее дошло, что Костолиц видел ее почти раздетой. Она снова погладила ноющие плечи со следами рук Марка – тупой солдафон, но он прав, как бы ни было плохо, есть дело, которое нужно завершить, а потом можно будет уйти... или нет... посмотрим. Она умылась и оделась. Длинные волосы были порядком запутаны и расчесывались с трудом. Дернув в раздражении непослушный узел, она уронила расческу. Наклонившись ее подобрать, заметила бумажку на полу. Это не могло быть случайным мусором – Эли сама не пользовалась бумагой, передавать послания через комм, зато Вэй бумагу предпочитал всему остальному. Она опустилась на пол и медленно, затаив дыхание, развернула листок: «Верь мне…» было аккуратно выведено по-хейдагански.
Мир, приведенный Костолицем в хоть какое-то подобие шаткого равновесия, вновь опасно накренился, угрожая обрушиться отчаянием и пустотой.
И что это значит? Он ничего не говорил и не давал никаких намеков… Теперь он просит верить ему, но сам при этом не верит ей, а объяснить иначе его молчание нельзя… Непонятно… он просит верить в то, что он вернется или в то, что не вернется никогда? Верить в то, что ему почему-то нужно было уйти ничего не сказав? Верить, что он причинил боль по необходимости или… верить в то, что без него ей будет лучше?
Он говорил, что не сделает ничего, что навредит ей… но разве может что-то навредить сильнее, чем его такое вот молчаливое исчезновение? «Верь мне…»
И как теперь быть? Верить и ждать или верить и не ждать?..
В груди снова вспыхнула боль, а слезы сами нашли дорогу во вне – лучше бы она не видела этого послания. Оно лишь ранило сильнее и внесло еще больший хаос в и так беспорядочные мысли…
Эли долго не появлялась, и Марк решил удостовериться, что все в порядке. Он застал ее сидящей на полу в слезах, с какой-то бумажкой в руке. Ледяная принцесса растаяла и сейчас перед ним была обыкновенная расстроенная женщина. Ей было больно так остро, что у него у самого заныло в груди, и подступил ком к горлу. Он опустился на пол рядом с ней.
– Что здесь написано?
– «Верь мне…» – прошептала Эли, спрятав лицо в ладонях.
– Значит, верь ему, он знает, что делает. – Марк обнял девушку, и она неожиданно доверчиво прижалась к нему и разрыдалась. Она плакала долго, как бы расплачиваясь за все те дни мнимого холодного безразличия, выплескивая обиду, тоску и разочарование.
Марк ничего не говорил, лишь сочувственно поглаживал по плечу. Немного успокоившись, Эли отодвинулась от него:
– Выйди вон, Костолиц! – проговорила она, вытирая слезы, – довольно меня лапать!
Марк встал и поднял руки, сдаваясь:
– Уже ухожу. Но я жду тебя на мостике!
Эли появилась на мостике, внешне, как и всегда, холодная и невозмутимая – ни следа происходящих с ней переживаний, как будто и не было этих дней взаперти, будто она и не плакала вовсе. Но Марк чувствовал ее, запрятанный куда-то глубоко внутрь, клубок отчаяния, тоски и боли.
Он рассказал обо всем, что удалось узнать на станции Верба.
– Каков класс корабля, что улетел на Хейду? – спросила Эли.