– На что мне? – изумился Твердята. – Зачем напрасно убивать бессмысленную тварь? Слава богу, мы не голодаем, чтобы есть такое…
– Посмотри на стрелу, дядюшка! – Грошута потянул за древко и вынул наконечник из мертвого тельца.
Твердята взял в руку стрелу. Серовато-белое оперение, древко выстругано из твёрдого дуба, кованый наконечник с выбитым на нём клеймом-трезубцем.
– Ишь ты! – усмехнулся Твердята. – Почто же киевляне по сусликам стреляют? Нешто так оголодали…
– Далековато в степь зашли, дядя, – Грошутка в тревоге смотрел на Твердяту. – За каким делом и почему скрытно следуют за нами?
– Эй, Миронег! – Твердята обернулся к родичу черниговского князя. Тот привалился спиной к нагретому солнцем боку изваяния. Миронег беззвучно шлёпал губами: то ли молитву творил, то ли пел осанну своей несравненной Тат.
– Поднимайся, курощуп! – Грошутка подскочил к Миронегу, ткнул его носком юфтевого сапога в бок. – Или не слышишь дядин приказ?
– Лаешься, сопливый говнюк… – вяло отвечал Миронег. – Лаешься в священном месте!
– Священное место? – Грошутка гневно вытаращил глаза. – Ах ты, нехристь! Идольское капище священным местом называть!.. Дяденька!..
– Странные это места! Опьяненный соблазном сладострастия, поднялся я на сию гору, готовый предаться языческому культу, дабы воссоединиться с любезной сердцу степной воительницей, коя… – бормотал бессвязно Миронег.
– Оставь его, сынок! Скачи до Каменюки. Передай, дескать, идут за нами люди неизвестные с намерениями неясными. Пусть держит ухо востро.
Грошутка взметнулся в седло, кубарем скатился с холма. Колос последовал за ним степенной рысью.
Миронег замыкал сошествие, ведя ледащего мерина в поводу. Борода его шевелилась, румяный рот исторгал странные речи:
– Они нападут… Скоро нападут. Ах, Тат!
Твердята уж и попривык к чудачествам черниговского уроженца, но на этот раз грудь его теснило беспокойство, и он скоро перестал слушать чудные речи. Кто преследует их? Кто в степях близ реки Миус бьет сусликов стрелами, изготовленными мастером на берегу Днепра, на Подоле, в виду киевских стен?
Той же ночью они подошли совсем близко. Далеко за полночь Твердята всё ещё не ложился. Сопровождаемый Грошутой и полудюжиной вооружённых дружинников, в кольчуге и во всеоружии, купец ходил дозором вокруг лагеря. С заходом солнца караванщики погасили костры. Каменюка роптал, называя это напрасной мерой. А ночь стояла тёплая, ясная, безлунная. Звёзды изливали свой холодный свет на степь, пели цикады, время от времени тревожно вскрикивала безвестная степная птица, да тянули свои заунывные песни волки, да шуршала мурава под копытами коней. Внезапно Твердята заметил движущуюся тень. Что-то блеснуло во мраке.
– Нешто волчара решился подойти так близко? Глянь-ка, Игнашка! Ты доглядчивый… – проворчал кто-то из дружинников.
– Нет, то человек! – отозвался Игнашка. – Смотри-тка! Всадники!
Грошута пустил коня рысью, пытаясь нагнать метущуюся тень. Твердята последовал за ним. Грошута метнул аркан, но промахнулся. Тяжёлая пеньковая петля ударила о металл и соскользнула на землю.
Тьма огласилась отборнейшей площадной бранью.
– Русичи? – рявкнул Твердята. – Если так, то зачем прячетесь?
– А вы кто такие? – спрашивали по-русски, говорили чисто, без запинки.
– Демьян Твердята, знатный новгородец. Веду караван в стойбище хана Кочки.
– Новгородец?! Слава вольным вечевикам! Вам ли преклоняться перед княжьей властью, тем паче перед степняком?! Чем же хан заслужил такую честь у Новгорода? – спросила темнота ехидно.
Но Игнашка уже засветил факел, поднял его над головой. Колеблющееся пламя осветило высоких коней, всадников в широких плащах, островерхие шлемы.
– Вы русичи? – прорычал Твердята. – За каким делом так далеко забрались в степь?
Ответом ему стал гул копыт. Незнакомцы, без лишних разговоров унеслись в ночь.
Следующим утром, выводя караван на дорожную колею, Твердята оставил назади дозорных, а Игнашку посадил на Касатку, настрого наказав следовать сколь возможно скрытно вдоль караванного пути, высматривать и прислушиваться, но самому на глаза не попадаться.
И караванщики, и стража – все надели кольчуги, закрыли броней груди и бока коней. Убрали с телег в торока всё самое ценное. День провели в тревожном молчании, бдительно оглядывая обочины караванного пути. В сумерках их нагнали засадники – молодые ребятишки, новобранцы из дружины Каменюки. Неслись за караваном заполошным галопом, устали, страху натерпелись. Один из троих оказался ранен, двое других так же едва живы от усталости.