– И о том слышал, и о делах твоих торговых в Царьграде. Эх, Дёма! Борзый ты молодец! Рассказам о твоих походах не устаём дивиться. Зачем об этом сказители на пирах не поют? То на Волыни ты, то в приднепровских степях. То в Царьграде, а то и вовсе пропал. Ан нет! Глядь – ты снова на Руси! Куда теперь путь держишь, Твердятушка?
– К наречённой невесте, в Царьград, – просто ответил купец. – Да, наверное, уж и останусь там. Немолод я, на четвёртый десяток года перевалили. Сам видишь – борода забелилась, а всё один.
– Хорош ли Царьград?
– Прекрасен!
– А я смотрю – ты мечом перепоясан. Неужто оставил, забыл любимый свой молот? В прежние времена отец любил вспоминать о чудном твоём оружии, о том, как ты одним ударом колья на полтора локтя в землю заколачивал…
Князь Владимир оживился, глаза его озорно блеснули.
– А помнишь, как ты батькин шалом одним ударом расплющил? Помнишь, как секли тебя потом за это?
– Помню. Как не помнить! Долго потом спина-то саднила!
Долго Владимир Всеволодович слушал рассказ купца о странствиях по чужим землям, по горько-солёной воде – бурной и опасной, с трёх сторон окружённой берегами византийских земель, о прекрасных садах Царьграда, о золотом писанных ликах Святой Софии. Демьян и рассказывал, и по сторонам посматривал. Велика горница княжеского терема. Высоки потолки, да оконца узки. Закатное солнце ещё плескало кровавые отсветы на шелкотканые ковры, а из углов уже сочились сумерки. Тихий отрок принёс огня, зажёг лучины в кованых подставках. Угрюмая прислужница в тёмном платке подала еду: жареных перепёлок, хлеб, мёд, квас. Демьян приметил: князь, как и в стародавние времена, ест помалу, пьёт ещё меньше, молчалив и к присутствию сотрапезников не привык.
– Разве ты вечеряешь один? – осторожно спросил Твердята.
– Устал… мрачно, неспокойно мне, горестно… – тихо отозвался князь. – Одна забота за другой не отставляют мне досуга для добрых мыслей и дел, милых для души. Кругом одна война! Одна забота за другой! Зимой, в лютый мороз, по степям таскались. И в стужу нет покоя от степняков. Весна пришла – новую напасть принесла.
– Что так встревожило тебя, князь Владимир?
– Получаю плохие вести от отца, – Владимир пояснял без охоты. – Князь Всеволод в тревоге. Устье Днепра перекрыто. Хан Угой озорует в низовьях, не даёт торговым людям вывести корабли в Понт[5], и ты по Днепру не ходи, брат! Эта дверь в Царьград пока закрыта для нас.
– Искусство входить в любые двери, в том числе и в накрепко закрытые, приносит немалый достаток, – усмехнулся Твердята. – Жажду я, светлый княже, снова испытать счастье – выйти на днепровский простор, пройти по плавням! Эх, отпереть бы ту «дверку»! Погонять бы поганого кубарем по степи! Да недосуг. Много у меня товара. Не доставлю в Царьград – многим именитым новгородцам должен останусь…
– …отец покоя мне не даёт. Шлёт гонца за гонцом, – будто не слыша его, продолжал князь Владимир. – Отслужили молебен. Но ответа нет как нет. Надо вести войско к степным границам, к южным рубежам Переславльского княжества.
– Что же, князь Всеволод ждёт набега со стороны степи? – купец старался казаться беспечным. – Разве киевскому князю не пристало воевать с ханами? Разве не одерживал он в прежние годы побед над степняками?
– Тут дело в другом… – князь Владимир жестом выпроводил из горницы челядь и продолжил: – Тут дело в твоём волынском побратиме, Демьян.
– Володька? – Твердята усмехнулся. – Помнится, в бытность мою на Волыни княжич Владимир был непутёвым отроком. Смел слишком, беспечен. Но подлым предателем он стать не мог. Что натворил Володька?
– Я получил от отца весть. Твой побратим снастался с Давыдкой, покойного князя Игоря сынком…
– Помню князь-Давыда… – проговорил Твердята. – Помню на Волыни…
– Давыдка – недалёкий сребролюбец, – лицо черниговского князя скривилось. – Коварный, жадный человек! Опасный!
– Оставь, друже! – Твердята осторожно опустил ладонь Владимиру на плечо. – Зачем так страдать? На что тебе дался Давыдка-сирота?
– Оба жили под надзором дядьки Ярополка, Волынского князя. Оба по весне сбежали. Сбежали подло, пролив кровь сородичей, обманом умыкнув имущество! Где добыли казну? Как смогли утечь? Куда подались?
Князь Владимир заложил крупную ладонь за ворот расшитой шелками свитки. Он мерил горницу тяжёлыми, широкими шагами непривычного в пешей ходьбе человека. Правая ладонь его сжималась, вспоминая рукоять любимого клинка.
– Я так думаю: побежали оба не к литвинам и не к ляхам, – продолжал князь. – А побежали они в степь, ханов баламутить, к новым походам подбивать. Но куда направят бег коней князья без уделов? На чьё имущество покусятся? Ныне отец шлёт меня в полоцкие земли, стать на степных рубежах, ждать набега, если Давыдка и Володарь сумели ханов к набегу подговорить. Не по их ли наущению устье Днепра перекрыли? Если ты намерен к морю по реке сплавляться…