А затем… затем и Архимаг, и его собеседники почувствовали новую странность. Словно ветром откуда-то принесло скверный запах… а также еще целый букет неприятных ощущений: от смутного беспокойства до раздражения и острого желания покинуть это место. Хуже всех пришлось Ирайе: она зашаталась и едва не упала в обморок… хорошо хоть Даррен подоспел вовремя и сумел подхватить ее.
— Неужели еще и Тьма пожаловала? — ни к кому не обращаясь, сам у себя вслух спросил Архимаг, — не ожидал… даже я.
Немного помолчав, старик продолжил — обращаясь уже к Даррену, Салеху и Леандору:
— Вот так-то… ребята. И все это только начало. Но я оставляю вам выбор. Вы можете развернуться и уйти… ошибочно полагая, что разобраться со всем этим вам поможет кто-то другой, кроме меня. А можете…
И, не договаривая, Архимаг сделал знакомый уже Леандору и Ирайе жест рукой. Прямо в воздухе вспыхнуло сияние магического проема.
Глава третья
Клан готовился к ритуалу Зова Тьмы впопыхах, гонимый одной лишь волей предводителя. Никто и не пытался отмерить не то что семь, но даже одного раза. Никто не представлял, чем обернется для клана небывалое ранее напряжение сил. Ритуал Зова Тьмы кланом Морандора проводился впервые… да и за всю историю Темных Эльфов к этому ритуалу обращались чуть более десятка раз. Было очевидно, что Зов Тьмы опасен, причем опасен в первую очередь тем, кто его проводит. Но несмотря на все это никто даже не пытался противиться безумной идее Морандора.
Безумие… Это самое удачное слово, дабы описать теперешнее поведение предводителя. Безумие и одержимость, все еще прячущиеся под масками мудрости и расчетливости. Ума Мудрейшему действительно было не занимать; другое дело, что весь этот ум без остатка был положен на алтарь совершенно бредовых замыслов.
Будь Морандор рхаваном, соплеменники давно бы сочли его умалишенным. Живи такой в деревне, век бы пришлось бедняге сносить насмешки соседей и односельчан. В крупном городе, вроде Грейпорта, столь одержимые личности очень скоро оказывались в тюрьме, изгонялись за городские стены, а то и вовсе сжигались на площади на потеху толпе.
Но увы: Морандор был Темным Эльфом и, более того — предводителем клана. Так что по крайней мере внутри этого клана никто ему возражать не смел. Не принято у Лаин ничего подобного, особенно у Лаин из столь сплоченного клана.
На площадке для ритуала было непривычно тесно. Грудой лежали рабы, от покупки которых казна клана похудела в несколько раз. Рядом с грудой этих стонущих и слабо шевелящихся тел стоял сам предводитель; его обступили, стараясь образовать круг, почти все воины клана. И еще один круг, внешний, образовывали чародеи во главе с Лийнарой.
В воздухе подземелья, и без того не бывавшем свежим, повисло волнительное напряжение. Нечто подобное испытывает разве что приговоренный к смерти — когда возвращается в камеру и отбывает последнюю ночь перед исполнением приговора.
Морандор чувствовал это и понимал. И попытался снять хотя бы толику этого напряжения — как мог.
— Не надо бояться! — воскликнул он зычным голосом, — бояться нам нечего! Мы, Лаин, истинные потомки Перворожденных… нам неведомы эти постыдные чувства. Да, нас можно убить — но никто не заставит нас пасть ниц. Никто нас не запугает! Никто! Да здравствуют Лаин! Да восстанет Сангранол! Да будет… Сердце Таэраны… на-шим!
И ритуал пошел; пошел стремительно и неумолимо, рванулся вперед, как изрядно подстегнутая лошадь. Засверкала сталь; рабы один за другим огласили подземелье своими последними криками. Лилась кровь — и кровь не одних только жертвенных рхаванов. Нет: свою, хоть и малую, лепту внесли и воины Лаин; всего же одна капля крови Перворожденного считалась дороже, чем жизнь любого рхавана.
Закружились в ритуальном танце чародеи; багровое марево вспыхнуло под сводом пещеры и рванулось в сторону Морандора. Оно густело и темнело налету… пока наконец не обратилось в абсолютную даже не темноту — Черноту. Черноту, настолько явственную, что ее было заметно даже на фоне темноты подземелья.
Слившись с Морандором, объяв его, Чернота резко устремилась вверх.
Мощные потоки Тьмы вырвались из-под земли невидимыми фонтанами. Невидимыми — но такими ощутимыми. Вокруг них засыхала трава, облетали деревья, умирали налитые колосья. Крестьяне с ужасом взирали на загубленный урожай… и в тоже время возжелали как можно скорее уйти от этого места подальше. А следом за травой и колосьями пришел черед и самой земле: она трескалась, источая отвратительный запах тлена.
— Да-а-а! — верещал Морандор, чувствуя, как сила Тьмы пульсирует в нем, пропитывает его, поглощает и растворяет в себе. Предводитель клана никогда не испытывал ничего подобного; даже в самых смелых мыслях он не мог представить себе, чтобы смертельная мука переплеталась с наслаждением, да столь тесно.
Морандора буквально трясло от раздиравшей его боли и от неземного блаженства. В этом дикой смеси тонули все прочие мысли и чувства. Предводитель клана кричал все громче, и все сильнее сжимались его пальцы — словно пытаясь ухватить воздух. Внешний мир перестал интересовать Морандора, перестал даже замечаться им; предводитель клана не знал, что примерно то же самое испытывают сейчас и другие участники ритуала. Он просто… забыл в тот момент о существовании кого-то еще.
Волна Тьмы рвалась на запад — пробиваясь через защитные барьеры чародеев Хвиэля. Для нескольких из этих чародеев сегодняшний день обещал стать последним. Да что там: сам король Сириний едва не лишился чувств, когда волна Тьмы проходила слишком близко от него.
Морандора больше не было на ритуальной площадке… и во всем родном подземелье — тоже. Предводитель клана стал частью потока Тьмы; потока, что смог пробиться даже сквозь Золотой Лес и теперь предпринял последний рывок — через пустыню, прямиком к Ирайе.
Морандор увидел наконец свою посланницу, смог встретиться с нею посреди бурлящего котла Тьмы. Вот только то, что он увидел, не обрадовало и не обнадежило его. Ирайа смотрелась в окружении Тьмы как чужеродное тело; ее озаряло яркое, разноцветное сияние. Не Свет, нет… но какая-то сила, столь же враждебная — она словно отгораживала девушку-Лаин. Причем, отгораживала и от чар сородичей тоже.
Предводитель клана видел Ирайу лишь считанные мгновения — но и этого ему хватило, чтобы понять. Все. Нет, его посланницу никто не убил, не пленил и не наложил на нее вредоносных чар. Все обстояло гораздо хуже: произошло то, чего никогда не случалось за историю Темных Эльфов. Не случалось… и, казалось, даже не могло случиться.
Впервые дитя Перворожденного Народа, его Темной ветви… перестала принадлежать Тьме. Вышла из-под ее власти.
…бесчувственное тело жалкого старика — вот все, что осталось от некогда грозного предводителя клана. Одного из сильнейших кланов Лаин во всей Таэране. Рядом, со стонами и судорожными вздохами валялись его сородичи — те, кто покамест мог считаться пережившими ритуал. Лийнаре повезло больше всех: она еще могла двигаться. Она сумела доползти до тела предводителя, распростертого на каменной площадке.
— Мудрейший! — хотела крикнуть, но на деле простонала чародейка. И Морандор обратил на нее свой невидящий уже взор.
Он мог многое сказать — об увиденном, об ужасном смысле оного, о мечте клана… вернее, его мечте, отныне пошедшей прахом. И о том, насколько сожалеет он о своей затее с Зовом Тьмы… как запоздало сожалеет. Многое мог бы сказать Морандор — только не было у него уже сил на это «многое». Всего одно слово успело сорваться с губ Темного Эльфа — но слово это было главным. Самым важным.
— Ха-а-аос-с-с… — и в том была суть всего, им увиденного.
Мерно журчала вода в небольшом фонтане. Вдоль стен, отливающих приятным глазу синеватым блеском, стояли небольшие пальмы. Клумбы, в которых они росли, располагались прямо посреди пола — этой ровной, казавшейся однородной, плиты. Стекла в узких, но тянущихся от пола до потолка, окнах смягчали солнечный свет, делая его приятным и безобидным.