Определенный интерес представляет и слово евхаристия (благодарение), употребленное в надписи. Это существительное (в отличие от однокоренного глагола) достаточно редко упоминается в надписях и обычно обращено к божествам. В аналогичных декретах в честь Флавиев, изданных в Идиме, оно не употребляется. Это слово также указывает на стремление придать особую торжественность постановлению, может быть, оно содержит скрытый намек на божественность Веспасиана, который прямо богом не назывался. Употребление его, как и возрожденный «экуменический» титул, свидетельствует о том, что надпись не была инспирирована сверху, она была следствием инициативы самих идимейцев, с одной стороны, возможно, надеявшихся на передышку в поборах, а с другой — стремившихся громко заявить о себе властям и соседям, используя достаточно необычное для официальных декретов этого времени словоупотребление. Однако оно, несомненно, было на слуху у жителей Малой Азии, видевших самых различных религиозных проповедников. «Экуменизм» не был только достоянием христианства, эти идеи витали в воздухе. Идима как бы осознавала свою связь через императора — спасителя человечества со «всеми людьми», хотя фактически это означало: со всеми его подданными.
Можно обратить внимание на еще один аспект, связанный с этой надписью: евхаристия, как и евангелия в надписях, воздававших почести Августу, стало одним из важнейших понятий первых христиан. Использование этого слова жителями Идимы говорит о том, что оно входило в культовые представления населения Малой Азии. Христиане использовали его, полностью изменив значение, противопоставив свою евхаристию язычеству, как они это сделали и со словом евангелие.
Таким образом, представляется, что маленькая надпись из маленького малоазийского городка, какой бы незначительной она ни казалась в свете общеимперской истории, тем не менее может раскрыть социальную психологию части жителей огромной империи, которые стремились осознать свое место в огромном мире.
В течение I века н. э. «экуменический» пафос и искренняя восторженность в отношении императоров сменяются официальным включением почитания правителя державы в повседневную жизнь провинциальных городов. Вырабатываются достаточно стереотипные, хотя и пышные формулы титулатуры императоров, все чаще прямо называвшихся богами (Кизик, например, называет Тиберия «величайшим из богов»; правда, перед этим Тиберий наказал город за нерадивость в отправлении священнодействий в честь Августа). Императорский культ все больше и больше становился формальным, хотя и обязательным для всех жителей империи: власти требовали поклонения статуям императоров, дни их рождения считались общегосударственными праздниками. Даже во время празднеств, посвященных местным божествам, обязательно несли изображения правящего императора. По существу, поклонение императорам в начале нашей эры приобрело характер политической проверки благонадежности и не отражало истинных чувств жителей империи. До нас дошло большое количество надписей на камне с посвящениями различным божествам, но посвящения частных лиц богам-императорам редки. Такие посвящения делали обычно или должностные лица, жрецы императорского культа, воины-ветераны — или люди из страха упоминали бога-императора наряду с тем божеством, к которому они, собственно, и обращались. Но в большинстве частных посвящений богам нет упоминания императоров — и пока не найдено ни одного обращения к богу-императору с какой-либо мольбой об исполнении того или иного желания (конкретные обращения к императорам могли носить только установленный официальный характер через соответствующие ведомства). Культ императора не мог больше удовлетворять религиозные чувства народных масс, тем более что после убийства очередного правителя в I веке статуи его сбрасывались, и он уже не почитался как бог. Какое религиозное переживание могла вызвать разбитая и сброшенная колоссальная статуя императора Домициана у жителей, скажем, малоазийского города Эфеса (требовавшего при жизни поклонения себе как богу), которую так и не убрали и которая была обнаружена археологами Нового времени?