Признавая могущество владык космоса, люди вместе с тем надеялись на их помощь, справедливость, доброту, которой не обладали старые античные божества, часто мстительные, ревнивые к успехам людей, жестокие. В той же надписи с Иоса Исида говорит о себе: «Я сделала справедливое сильным… Я установила закон, чтобы родители были любимы детьми… Я сделала справедливость сильнее золота и серебра… Я сделала так, чтобы прекрасное и постыдное отличались друг от друга по природе…». В Сирии встречаются посвящения безымянному «Богу доброму».
Верующие надеялись, что боги, которым они возносили молитвы, слышат их. В восточной части империи археологи обнаружили большое число посвящений «богам внемлющим» или только одному «богу внемлющему» (без имени), причем эти боги мыслились «чистыми (т. е. лишенными недостатков. — И. С.) и справедливыми» — эти эпитеты также встречаются во многих надписях. Вера в могучих и благих богов или Бога не была уже связана с определенным местом или народностью; распространяется представление об общности человеческого рода — сначала среди философов, а затем и в среде народных масс. Так, в одной из надписей I в. н. э. в маленьком малоазийском городке Панамаре сказано, что в празднествах в честь главного божества этого города — Зевса могут принимать участие граждане, переселенцы и «все люди населенного мира». Вряд ли составители надписи могли рассчитывать на приход к ним людей из разных областей ойкумены, но, приглашая их, они провозглашали единство людей перед лицом божества и его «всемирность».
Верования в благие божества рождали у почитателей вопросы об их собственном поведении, благодаря которому они должны были заслужить расположение богов. В уставах частных религиозных союзов появляются моральные установки. Так, почитатели финикийской богини Астарты требовали от своих членов физической и нравственной чистоты. Интересен религиозный союз (из города Филадельфии в Малой Азии) почитателей Зевса и Богини Матери: он был основан еще в I в. до н. э. местным философом, его устав выбит на камне. В союз принимались на равных мужчины и женщины, свободные и рабы. Члены союза обязывались не замышлять никакого коварства против других людей, не заниматься магией, не изготовлять никакого колдовского зелья, не применять средств, препятствовавших деторождению (на рубеже эр в Римском государстве были распространены аборты). Замужние женщины должны были хранить верность своему мужу («женщина должна быть чиста и не знать другого мужчины»). В свою очередь мужчины не имели права вступать в связь с замужними женщинами, в том числе и с замужней рабыней. За нарушение полагались наказания: публичное покаяние, отлучение от святилища. Добродетельные члены сообщества, как сказано в надписи, получат то, что боги дают своим любимцам. Последняя фраза знаменательна: члены союза, по существу, не смогли освободиться от традиционного языческого представления о языческих божествах, дарующих — согласно мифам — своим любимцам земные блага. Возможно, почитатели Зевса и Матери ощущали недостаточность этого представления, поэтому в уставе не указывалось никакого конкретного вознаграждения; идея спасения в Царстве Божием еще не была выработана. Однако, может быть, не случайно, что именно в малоазийской Филадельфии в I в., согласно Апокалипсису Иоанна, рано возникла одна из первых христианских общин.
Филадельфийское объединение не случайно выступало и против магии: наряду с поклонением богам-спасителям, многие люди в первые века нашей эры из самых разных слоев общества, не веря в возможность избавиться от несчастий собственными силами, были увлечены колдовством, различного рода прорицаниями. Представление о том, что окружающий мир наполнен злодеяниями, колдовскими чарами, ясно проявилось в романе Апулея «Золотой осел», в котором использованы мотивы народных верований. Ощущение страха перед темными силами, их мерзости и в то же время нелепости (с точки зрения Апулея, эта нелепость должна снизить ужасы магии) великолепно показаны во вставной новелле о фессалийских ведьмах. Рассказчик этой истории был нанят сторожить покойника от ведьм, а те по ошибке заколдовали сторожа и оторвали ему нос и уши — трагикомические детали усиливали абсурдность происходящего. В конце новеллы рассказчик поведал слушателям, что он стал свидетелем того, как во время похорон юноши египетский пророк по просьбе отца умершего (заплатившему египтянину большие деньги) на время оживляет юношу, и тот свидетельствует, что погублен собственной женой. Оживление было мучительным — юноша молил колдуна отпустить его. Этот эпизод свидетельствовал о существовании веры в возможность оживления умерших, но воспринималось оно как действие колдовских, недобрых сил.