мясорубку правосудия людей посторонних ради сокрытия истиной причины
случившегося. Всегда считал, что лучше сделать и пожинать плоды, чем отсидеться и
сожалеть о том, что могло бы случиться.
…В этот раз все вышло как-то неожиданно и сумбурно. Тревожный звоночек
прозвонил мгновением раньше – он всегда верил инстинктам, воспитанным длительной
муштрой. И когда рядом скрипнула тормозами видавшая виды двадцать четвертая
«Волга», понял, что провалился. Впервые в жизни осознал, что даже тренированный
организм может сбоить. Всего доля секунды, а он опоздал. Две пары сильных рук
блокировали движения, и под правую лопатку вонзилась игла. Неизвестный препарат
ворвался в кровеносные сосуды, с жаром разносясь по телу. Еще воспринимая
действительность, Алекс сник, потеряв контроль над конечностями. На ум пришла
безупречно проведенная в 1978 году в Лондоне ликвидация болгарского диссидента
Георгия Маркова, отравленного рицином. Только сейчас все прошло грубее и жестче.
Кляня себя за беспомощность, вызванную халатной невнимательностью, Алекс терял
сознание, надеясь уже никогда не открыть глаза. Страшно было не умереть, а оказаться в
лапах врага.
Сознание возвращалось долго и мучительно больно. Из чрева черепной коробки
стучался на волю чугунный молот, тошнотой отзываясь в желудке. Горела спина под
правой лопаткой, руки и ноги онемели, налившись свинцом. Глаза застилала белая пелена.
Алекс старался упорядочить ход мыслей, с бешеной скоростью носившихся по извилинам
головного мозга в беспорядочном броуновском движении. Прислушался, пытаясь собрать
информацию об окружающем мире. Дуновение ветра. Шорох. Шелест листов бумаги.
Мерное дыхание человека, эхом отраженное от стен.
Он в помещении. Живой.
Зачем?
Превозмогая боль, он позволил себе разомкнуть веки. Игры в полутруп – для героев
романа. Ему же все равно не избежать действительности. Так что стоило сориентироваться
на местности, а дальше – в бой. Может, все-таки убьют раньше, чем добудут
интересующую информацию.
Огляделся.
Небольшая полутемная комната, три на четыре метра. Бетонные серые стены, и
только одна, напротив которой он сидел, прикрыта тяжелой портьерой, скрывая, видимо,
окно. Из всей обстановки – массивный стол возле портьеры, за которым едва различался
одинокий человеческий силуэт, и деревянный стул, на котором сидел он. Все. Наверное,
именно так должны выглядеть страшные подвалы легендарного здания на площади
Дзержинского, из которых можно увидеть Колыму.
Яркий свет настольной лампы, прорезав полумрак, стеганул по глазам, заставив
сомкнуть веки и сгустив краски вокруг.
– Ну что же, наш боец, похоже, пришел в себя, – Алекс услышал низкий с хрипотцой
голос, доселе незнакомый, – ты уж прости, что мы обошлись с тобой грубо. Ваша система
коммуникации безупречна с точки зрения безопасности, но рассчитана на длительное
время, а время сегодня не ждет. Время сегодня – на вес золота. Так что не до паролей и
явок было.
Свои. Или прикидывается? Процедура инициализации агента действительно
предусматривала многоступенчатую систему контроля и проверок, исключающую доступ
в систему посторонних. Но на то и секретность. Спешка ж нужна при охоте на блох.
Алекс потер руки, проверяя дееспособность, и обнаружив отсутствие наручников или
других средств, сковывающих свободу передвижений, подивился безалаберности
тюремщиков.
– Уберите свет, – потребовал он, облизав пересохшие губы.
Пучок света опустился вниз, осветив обитую зеленым сукном столешницу. Голос
хозяина кабинета предостерег:
– Не делай резких движений, твои рефлексы еще пару часов будут подвергаться
воздействию препарата, так что ты и шагу ступить не сможешь… – Алекс увидел
протянутый граненый стакан с бесцветной жидкостью. – Выпей. Тебя сильно мучает
жажда. Это тоже реакция организма на сыворотку… Пей, пей. Больше мы тебя травить не
собираемся. Ты нам живой нужен и здоровый. Полный сил и готовый к свершениям.
Миролюбивый тон не мог ввести его в заблуждение, но Алекс вынужден был
согласиться. Тело, которое он привык контролировать всегда и везде, жило собственной
жизнью, двигаясь, будто погруженное в густое желе. Руки дрожали. Едва не расплескав
содержимое, он в один глоток осушил стакан, попросил еще.
Несмотря на то, что собеседник был в штатском, выправка безошибочно указывала
на прямую принадлежность к определенным негражданским ведомствам.
– Я полковник госбезопасности, управление «В». Зови меня Иваном Денисовичем, -
тихо представился тюремщик, – я знаю о тебе, Алекс, больше, чем ты можешь
представить. Франция, Германия, Бельгия, Португалия. Даже Соединенные Штаты.
Тринадцать безупречных операций. И все чисто. Да, бесспорно, это заслуживает уважения.
– Тринадцать – несчастливое число. Что вам надо? – усталость больно давила на
виски, и он не был настроен ходить вокруг да около, предпочитая сразу расставить все
точки над «i».
Полковник присел на край стола, заслонив настольную лампу. Даже в темноте Алекс
чувствовал обжигающую силу взгляда, неуемную энергию и тяжелую ауру, способную
задавить не прибегая к физическому насилию.
– У нас есть для тебя деликатное поручение…
Алекс не услышал, а скорее почувствовал, как сзади отворилась дверь. К столу
неспешной подошел человек, которого он меньше всего ожидал увидеть в сложившейся
ситуации. Человек, которому доверял безмерно и за которого не задумываясь готов был
пожертвовать жизнью. Отец. Как всегда в строгом темно-синем костюме-тройке в тонкую
голубую полоску. Как всегда с постриженными по уставу непокорными седыми волосами.
Тишина повисла под низким потолком. Разворачивающееся здесь действо не
являлось для Отца тайной.
– На кону стоит целостность нашей Родины, – с расстановкой произнес он. – Ты
должен выполнить особое поручение, Алекс. Знаю, что наши действия противоречат всем
возможным инструкциям, но такова историческая ценность момента. Подробности
узнаешь от Ивана Денисовича. Вопросы есть?
Алекс пристально посмотрел на присутствующих. Отметил их схожесть – точно
близнецы-братья. Сведенная к абсолюту беспомощность, спровоцированная коллегами по
цеху, порождала в нем волну агрессии.
– Всего один, – злорадно прошипел он, – почему со мной так обошлись?! Или после
перестройки стаж и качество работы уже ни во что не ставится?
* * *
Необъяснимая и символичная тяга российских правителей 20 века к бронетехнике и
революциям является, несомненно, одним из неоспоримых символов советской эпохи.
Рождение и смерть. В начале столетия – лидер партии большевиков, в конце – явная