Ещё коридор. Но короткий. И за стеклом я увидел выложенные поражавшей стерильной белизной плиткой стены и пол. И орудие смерти. За три столетия оно почти не изменилось. Такая же платформа под длину человеческого тела, высокая узкая рама со зловеще нависающим тяжёлым лезвием. Почему-то пришло на ум, что поначалу оно имело отверстие, а Людовик XVI на рисунке своей королевской рукой прорисовал его под углом в сорок пять градусов — мол, у каждого человека шея разной формы. Он же потом смог оценить своё рационализаторское предложение. Интересно, что он думал в тот самый последний момент?
Они ещё не убрали труп. Судя по дряблым ляжкам и задранному платью, из под которого виднелись серо-голубые панталоны — женщина. Свесились сухие, коричневые от старости и загара руки с выпирающими жилами. По ногам, испещрённых паутинкой синих жилок, стекала жёлто-коричневая жижа. А в жёлобе под рамой скопилась отливающая матовым багрянцем лужа.
Несколько работников в голубых халатах и клеёнчатых светло-голубых фартуках, деловито убирались. Как мешок с дерьмом свалили на тележку рядом тело, туда же бросили голову со свисающими серыми редкими волосами. Укатили. Из потолка пролился дождь, смывая следы, приводя всё в первозданную чистоту, как будто для тех, кого казнили здесь, было важным соблюдение гигиены.
— Ну что, сын мой, давайте исповедоваться, — чуть шепелявый голос попа отвлёк меня от созерцания «операционной».
— Зачем? Я не верующий.
— Никогда не поздно приобщиться к телу Христову, — священник ласково огладил висящее у него на груди большое тяжёлое распятие, ослепив блеском драгоценных камней. — Прими Христа в сердце своём и возрадуйся.
Говорил он как-то не убедительно, для проформы.
— Хорошо, святой отец. Может я и приму ваше предложение. Если только ответите мне на один вопрос.
— Задавай, сын мой. Выслушаю тебя.
— А вот если бы Христа не распяли, а скажем отрубили бы ему голову. Ну или повесили. То стали бы вы носить на груди безголовое тело или виселицу?
Отпрянул от меня в ужасе.
— Какое святотатство, сын мой! Окстись! О душе подумай! О душе! Она скоро отправится в иной мир.
Рассказать бы этому суслику в расшитой золотом сутане, что я побывал на том свете бесчисленное число раз, и не видел ни ада, ни рая. Никто не встречал меня там, ни ушедшие друзья, ни враги. Но разве бы он поверил?
— Ладно, святой отец. Ваша миссия завершена, — с едва заметным раздражением подал голос Рудберг. — Начинайте, — сделал знак охранникам.
С тихим шелестом пневматики поднялась дверь. И два амбала втащили меня внутрь. Один из них поставил плиту с ремнями, второй быстро закрепил меня ремнями. Опрокинули вниз и по полозьям задвинули прямо под раму.
С противным скрежетом на шею легла металлическая скоба, обожгла могильным холодом.
Глава 4
Бунт
Тьма. Обрушилась внезапно, свела судорогой ноги. Но почему-то я не ощутил ни боли, ни удара о шею. Ни хруста перерубаемых позвонков.
И тут будто пробежал порыв ветра. Вскрик. Ещё один. Стоны. Громкий хруст. Словно кто-то давил рассыпанные по полу грецкие орехи.
И свобода.
— Долго будешь тут валяться? — оглушил горячий весёлый шёпот прямо в ухо.
Вскочил на ноги. Тепловизор в глазах отразил шлейф от быстро двигающего тела, чьи очертания я даже не смог уловить. Ослепил яркий свет.
Один охранник лежал на боку, поджав ноги, голова повёрнута так, будто он оглянулся посмотреть, что у него за спиной, да так и застыл. Второй, скособочась, сидел у стены, а на затылке зияла кровавая рана, будто кто-то ударил кувалдой и расплющил.
Пара выпученных глаз вперились в меня — директор Рудберг дрожащими руками пытался достать что-то из кармана. Я бросился к нему, выдвинув левую руку, которая мгновенно вытянулась в короткий меч — вакидзаси. Мне он нравился больше всего.
Выстрел один за другим отразились эхом от стен «операционной». Резкая боль в плече, груди. Выбил пистолет из руки, спрятал в карман. Зашёл сзади, и прижал к шее острый клинок.
— Помогите! Помогите!
Это сипло кричал поп, привязанный к платформе вместо меня. Смешно махал в воздухе толстыми ногами из-под рясы. Руки зачесались нажать кнопку на раме и обрушить на его шею безжалостное косое лезвие, чтобы этот хмырь узнал, наконец, есть там ад или рай. Но решил времени не терять.
Выволок трясущегося директора тюрьмы в коридор.