— Громов, мы не хотели тебя убивать, — хрипел Рудберг, а голос срывался и дрожал. — Только попугать. Отпусти меня. Тебе все равно не уйти. Не уйти.
— Заткнись, — я прижал сильнее лезвие к его покрытой крупными мурашками шее, так что скатилось пара капель крови, расплылись красными кляксами на белоснежном воротничке его рубашки.
Тот же самый коридор, по котором мы шли сюда. К «львиным» решёткам приникли заключённые. При свете квадратных ламп, встроенных в балкон второго этажа, я видел лица этих парней. И глаза, что молили о помощи.
Скрежет передёргиваемых затворов. В коридор высыпали охранники. Человек семь или десять. В полутьме не разглядишь. Но парни крепкие, с дубинками на поясе и автоматами наперевес.
Громкое жужжанье — на втором ярусе открылись ниши, выдвинулись пулемёты. Твою мать, если попадут в голову, то я отключусь хотя бы на пару минут, а значит, они смогут меня скрутить и тогда пиши пропало.
— Оружие на пол, — скомандовал я. — Быстро!
Рудберг вскрикнул от боли, когда я вонзил глубже лезвие.
— Не стреляйте! Не стреляйте, — закричал жалобно. — Делайте то, что он говорит!
Охранники переглянулись, но нехотя выложили автоматы перед собой на полу. И также могли бы их мгновенно схватить.
— Пистолеты тоже, — добавил я.
Я огляделся. Со второго этажа меня легко снять. Мог бы вынести там всё пластидами, но тогда придётся превращать руку в их хранилище. Одновременно никак. Эх, если бы хоть кто-нибудь помог.
И тут, словно кто-то услышал мои мысли. От потолка отделилась хрупкая фигурка. Она почти сливалась с серым в крапинку покрытием, так что даже на первый взгляд показалось, что отошла панель. Вихрем пронеслась мимо крепких парней, сгребая оружие. На миг восхитился — откуда такая силища у этой девчонки?
Ропот удивления пробежал по толпе охранников. Они не понимали, что происходит. Переглядывались в недоумении, переминались на месте. А там, в камерах, зрители наблюдали за тем, в чью пользу окончится этот матч. И я понимал, как они заинтересованы, чтобы победил я.
Оказалась рядом со мной. Сквозь прорези спущенного на лицо капюшона сверкнули голубым льдом глаза:
— Я подержу его.
И я швырнул тело директора тюрьмы прямо ей в руки. Хотя, чёрт возьми, почему я решил, что ей можно доверять? Вдруг это очередная ловушка?
Метнулась ко мне и через пару мгновений на руках заложника уже плотно сидели наручники, которые явно Мика позаимствовала у охранников.
— Давай, разберись с ними, — предложила так задорно, будто мы находились в игре, а не в жестокой реальности.
Впрочем, может быть, она уже и потеряла возможность ощущать эту разницу. Кто знает? Но она оставалась опасным компаньоном. Мог ли я доверять ей?
Левую руку объял невыносимый жар, разошёлся волнами по всему телу. На тыльной стороне предплечья левой руки прорисовалась золотистые шестиугольные соты решётки. И пара брусков показались в щелях. И я швырнул их наверх, целясь в пулемётные гнезда.
Громкий вскрик, ропот. Ну да. Там же тоже заключённые. Но кажется я не промахнулся. Пару точных бросков и всё ниши окутал чёрный дым. Осел, показав искореженные остовы турелей.
Оглядев с удовлетворением дело рук моих. Или как это там называется, подошёл к Мике, которая в стальных тисках держала директора Рудберга, прижимая рукой за шею. Тот трясся, как студень на блюде, что выглядел комично — массивный шкаф в руках тоненькой, как былинка, девчушки, которая едва доставала ему до плеча.
— Открой камеры, — приказал я.
— Я не могу, — прохрипел Рудберг и добавил совсем жалобно: — Не могу, правда!
— Почему?
— Это можно открыть с пульта управления. Там нужно подтверждение.
— Хорошо, веди туда. Быстро!
— Зачем это тебе, Громов? — подала голос Мика. — Давай убираться отсюда. Они наверняка уже вызвали подкрепление. Мы не справимся.
Голос звучал с досадой, не со страхом. Она никого не боялась — ни крепких мужиков в тёмно-синей форме с дубинками, ни смертников за решётками, что следили за нашим поединком.
Я бросил на неё взгляд, скрипнул зубами. Объяснять не хотелось. Просто не хотелось. Или она со мной, или я иду один.
— Я отведу вас туда. Отведу! — вскрикнул заложник.
От него противно несло потом, мочой и дерьмом. От лица отлила вся кровь, так что оно казалось покрытым толстым слоем белой пудры, как у клоуна. Но почему-то я не испытал к нему никакой жалости. Хотя впервые решился на такое — взять заложника. Вся моя натура протестовала против этого. Чувства кипели, что я пошёл на этот шаг, на который способен только отморозок. Грязный метод, за который я бы любого задушил своими руками. Но эти ублюдки поставили меня в такие условия… Перед глазами вновь вознеслась узкая рама со зловеще нависающим лезвием. Никакой пощады.