— Ну а тебя-то жена за что пилила? За то, что дрочил на Райкову? А?
— Да пошёл ты! — совершено неожиданно окрысился Прохор. — Не изменял я ей! Не изменял!
Развернулся и с силой толкнул меня в грудь. Так внезапно, что я отступил на шаг, куда-то вглубь темнеющей в стене ниши. Искры из глаз осветили пространство на манер новогоднего фейерверка.
— Твою мать!
Рефлекторно наклонился и тут плиты разъехались под ногами, словно я вступил на мостки, проложенные по болоту. Зашатался, пытаясь схватится за воздух, и не удержался, рухнул камнем вниз. Лишь разнёсся по галереям крик Прохора: «Гро-о-омов!»
У-у-ух! Засвистел, загудел ветер в ушах, надувая брюки и рубашку. Так я прыгал с парашютом. И не раз. Шаг в пустоту, пробирающий ознобом страх — от него никуда не деться даже самому крутому смельчаку, сменялся на восторг, эйфорию свободы. Вот только сейчас сложенного в ранце спасительного купола за спиной у меня не было, а полёт в никуда казался вечностью, будто падал я в бездонный колодец, как Алиса в сказке Кэрролла.
И тут левая рука отяжелела, словно вырос из неё чугунный якорь и со страшным скрежетом пропахала глубокую борозду в камне, едва не вырвав мой протез. И болтая ногами, я повис над бездной, уцепившись правой рукой за какую-то корягу. Едва отдышавшись, осторожно через плечо осмотрелся. Внизу на высоте трёхэтажного дома тускло отсвечивал выступающий балкончик — плоская квадратная площадка. Такая крошечная, что отсюда она казалось размером с носовой платок. Промахнуться можно в два счета и тогда я опять полечу вниз.
А сердце оглушило грохотом, ударяясь в виски, будто через меня шёл курьерский поезд. И кто-то бил в металлический барабан — глюкофон. Тим-бам-Тум-Бам-Тим. По спине пробегали здоровенные мурашки, и ледяные струйки пота проскользнули под мышками. Но собрав остатки сил, я оторвался от склона и прыгнул вниз.
Страшной силы удар о жёсткий камень. Жуткий треск разрываемой живой плоти, пугающий хруст. От лодыжки левой ноги до затылка разбежалась пульсирующая боль. Повисла кровавая муть перед глазами и я опустился без сил, подвернув под себя ногу. Слезы обожгли жаром похолодевшую исхлёстанную ветром кожу. Но вот боль постепенно отступила, ослабела, ушла куда-то вглубь сознания, сменилась на приятное покалывание, так что даже волосы на затылке зашевелились. Наноботы впрыснули в кровь обезболивающее, а затем методично и деловито начали восстанавливать моё тело — кости, разбитый вдребезги сустав, разорванные связки.
— Гр-о-о-м-о-в! Ты живой? — где-то высоко надо мной в белёсом проёме чернела голова моего напарника.
— Живой! — крикнул я изо всех сил.
— Живой! — подхватило эхо на тон выше. — Живой! — вскрикнуло фальцетом, будто ребёнок. — Жи-и-и-вой! — пропело низким гулким басом.
Я передёрнулся — ни хрена себе здесь звуковые спецэффекты. Включил фонарь на полную мощность — прямо под ногами обрывалась, теряясь во тьме узкая, метра три в ширину, но, длинная и глубокая пропасть. За ней расходилось углубление в форме огромной чаши. На дне её распластались скелеты, чьи торчащие кости сверкали как хрустальные, а рты оскалились в последнем предсмертном крике.
По левую руку от меня виднелось круглое отверстие, словно нора огромного фантастического туннельного ужаса — червя или змеи. И я подумал, что хорошо бы оттуда вылетел дракон, а я оседлал бы его, укротил, как дикого мустанга, и он бы вынес меня наверх. Что за бредовые фантазии? Наверно, наноботы перестарались с обезболивающим и я поплыл — скоро увижу фиолетовых единорогов.
— Громов! Я те…час…вку…ну! — ветер стер часть крика Прохора, но я всё равно понял, что тот хотел сказать, что бросит верёвку, которую мы предусмотрительно захватили в тюрьме.
Но вот смогу ли я по ней подняться? Пошевелил ногой, и, не удержавшись, вскрикнул, когда жгучая боль злым осиным роем впилась в лодыжку. Система услужливо вывела индикатор здоровья — всего тридцать три процента! Твою ж мать! Сколько я буду сидеть здесь и ждать, пока нога срастется? В скелет превращусь, вон сколько их там, на другой стороне.
Громкое ритмичное шуршанье — из норы показалась округлая голова, два глаза-блюдца, которые зловеще темнели провалами, но потом из центра стали расходиться, пульсировать лучи голубовато-зеленого цвета. Вылезла здоровенная, метра два в диаметре, розовато-белого цвета многоножка, смахивающая на гусеницу. От головы поднимался гребень, а сзади, как два облезлых пера торчали вверх и подрагивали стержни, загибаясь на концах. Двигалось существо медленно, грациозно изгибая туловище и переставляя маленькие мохнатые ножки. Двинулась к краю пропасти. И глаза запульсировали все ярче, сильнее, словно тварь пыталась загипнотизировать меня.