Илья Деревянко
Изгой
Все имена, фамилии, прозвища действующих лиц, равно как и названия улиц, станций метро и т.д., вымышлены. Любые совпадения случайны.
Глава I
Верхние и нижние веки до предела оттянуты и закреплены клейкой лентой. Поэтому они не закрываются, и глаза безжалостно слепит мощная лампа дневного света. Тело распласталось на длинном подобии стола со стальными зажимами для рук и ног. Одежда на мне напрочь отсутствует, впрочем, как и видимые увечья. Пытку проводят не какие-нибудь там вчерашние чабаны с садистскими наклонностями, а хладнокровные, специально обученные профессионалы. Штатные палачи Конторы. В НКВД таких называли «теломеханиками». А сейчас – по-разному. Например, «спецами». Они нисколько не наслаждаются моими страданиями. Просто выполняют свою работу – грамотно, без эмоций, не оставляя следов. Цель – не вытащить из меня информацию (будучи уколот «сывороткой правды», я сам выложил все, что знал), а морально сломать и принудить к сотрудничеству. Иные способы в моем случае не действуют. Родители давно умерли, женой и детьми обзавестись не успел, близких родственников нет. В общем, шантажировать нечем. Потому-то «спецы» уже которые сутки старательно терзают мою грешную плоть. Применяются, конечно, и дополнительные методы воздействия – лишение сна, одиночная камера-гроб (два метра в длину, полтора в ширину, метр в высоту) и т.д. и т.п. Однако основной упор делается на непосредственное «общение» в процессе экзекуции. Помимо мастеров заплечных дел и врача в «пыточной» обязательно присутствует психолог, некто Владлен Михайлович. Пухлый тип лет пятидесяти, с круглым благообразным лицом и пронизывающим взглядом. В промежутках между порциями боли он пытается изобразить из себя «доброго дядю», внушить мне доверие и, выражаясь языком блатных, «развести на базаре».
Но ничего путного у психолога не получается. Все его ухищрения летят коту под хвост.
—Ты же русский офицер, Корсаков! Принимал присягу!
—Я присягал России, а не мировому масонству.
—Ты вредишь собственной Родине!
—Наоборот, помогаю. А вредите ей вы и вам подобные.
—Ты молод, Дмитрий. Тебе еще жить да жить!
—В электронном концлагере?! Нет уж, увольте!..
Вот так, в общих чертах, выглядят наши беседы. Владлен Михайлович явно в бешенстве (хотя и скрывает). Ну да пес с ним!!!
– Продолжай, Саша, – прозвучал над ухом ровный, невыразительный голос старшего «спеца». Каким-то непостижимым, мистическим зрением я увидел тянущийся ко мне электрод; остро заточенный, хищный, похожий на змеиное жало. Я инстинктивно рванулся, пытаясь высвободиться из зажимов. Напрасный труд! В следующий миг мое тело изогнулось в чудовищном спазме боли, уши заложило, дыхание перехватило, каждая нервная клетка мучительно завибрировала. Кожа загорелась огнем, словно меня окунули в ванну с соляной кислотой.
Опаленные лампой глаза начали, пульсируя, выползать из орбит.
– Х-р-р-р!!! – дергаясь в агонии, хрипел я. – Хр-р-р-э-э-э!!!
Боль между тем неумолимо нарастала. Вот она вплотную приблизилась к последнему порогу, за которым поджидает Смерть. Я воочию разглядел Костлявую – в заляпанном кровью саване, с острой косой и... проснулся.
– Опять кошмары, да? – сочувственно спросил сипловатый бас. Я не ответил, жадно хватая ртом душный, застоявшийся воздух. Руки-ноги у меня лихорадочно тряслись. Голова трещала по швам. По телу текли струйки пота.
– Попей, Дима, – предложил тот же бас.
У моих губ очутилась казенная металлическая кружка. Вода была холодной и слегка попахивала хлоркой. Сделав несколько крупных глотков, я обессиленно рухнул обратно на подушку, перевел дыхание и наконец полностью вернулся в реальность.
Я лежал на узкой койке в двухместной палате с зарешеченным окном, выходящим в заснеженный ночной сад. Над запертой снаружи железной дверью горела «дежурная» лампочка. В одном углу виднелся умывальник, в другом – унитаз. Неподалеку, на второй койке, сидел плотный мужчина лет тридцати, с наголо обритым продолговатым черепом. Майор ФСБ Виталий Рудаков. Мой товарищ по несчастью и сосед по палате в закрытой психушке тюремного типа. Меня перевели сюда пять дней назад из пыточных подвалов Конторы, но вовсе не для того, чтобы восстанавливать истерзанную нервную систему. А в виде особо утонченной мести! Впрочем, расскажу все по порядку.
Утром 31 декабря 2003 года, через два часа после доклада у полковника Рябова, меня арестовали представители той самой враждебной Структуры (см. повесть «Атака из Зазеркалья»), укололи пентоналом натрия, узнали о Компьютерщике, о дискете капитана Самохина, о причинах провала их плана «Дымовая завеса» и начали склонять к сотрудничеству. В первую очередь они жаждали захватить живьем Коновалова, но без моей активной помощи добраться до него никак не могли (причины см. там же). Для достижения означенной цели меня подвергли жесткой психофизической обработке. Однако за десять суток беспрестанных истязаний ни «спецы», ни психолог так и не сумели добиться желаемого результата. А во время последней «процедуры» я едва не умер от болевого шока. Кстати, ее финальная часть и пригрезилась мне в вышеописанном кошмаре. Правда, не до конца. На самом деле я вылетел тогда из собственного тела и... завис в воздухе. Между светящимся входом в какой-то тоннель под потолком и распростертой на пыточном столе земной оболочкой. Врач, помнится, констатировал остановку сердца, и «спецы» спешно вызвали в подвал реанимационную бригаду. Пару часов я с интересом наблюдал, как они стараются вернуть меня к жизни, а затем... провалился в темноту и очнулся опять в теле.