Глава 1
1945 год.
Джилберт демобилизовался в ноябре, и Элизабет повезла Льюиса с собой в Лондон, в отель «Чаринг Кросс», чтобы встретиться с мужем. Льюису тогда было семь. Они с Элизабет сели на поезд в Уотерфорде, и она крепко держала его за руку, чтобы он не упал, забираясь в вагон по крутым ступенькам. Льюис сел напротив нее, у окна, собираясь смотреть, как станция будет становиться все меньше и меньше, когда они поедут, а Элизабет сняла шляпу, чтобы она не мешала ей откинуть голову на спинку сиденья. От прикосновения к этому сиденью голые ниже края шорт ноги Льюиса чесались, но ему нравилось и это неудобство, и то, как поезд на ходу раскачивается из стороны в сторону. У него возникло ощущение исключительности происходящего; его мама молчала, и от этого все вокруг выглядело необычно. У них был свой секрет, и не было нужды что-то произносить вслух. Он посмотрел в окно и снова подумал, будет ли его отец одет в военную форму, а если да, то будет ли у него с собой пистолет. Он размышлял о том, что если пистолет у него будет, то даст ли он его Льюису подержать. Вероятно, не даст, решил он. Пистолета у отца, скорее всего, не будет, а если и будет, то давать его Льюису слишком опасно; ему, конечно же, не разрешат поиграть с ним. Облака висели над полями очень низко, и из-за этого весь пейзаж казался каким-то сомкнувшимся и плоским. Льюис подумал, что, может быть, их поезд и не едет никуда, а все происходит наоборот: это дома и небо несутся им навстречу. Из этого следовало, что его отец, остановившийся в отеле «Чаринг Кросс», тоже сейчас движется к ним, но тогда все люди должны были бы упасть. Он подумал, что его может укачать, и взглянул на свою маму. Та пристально смотрела прямо перед собой, словно увидела там что-то захватывающее. При этом она улыбалась, и он толкнул ее ногу своим ботинком, чтобы она улыбнулась и ему. Она так и сделала, и он снова стал глазеть в окно. Он не мог вспомнить, ели они сегодня или нет, и в какое время дня это происходило. Он попытался вспомнить их завтрак. Он помнил, как накануне вечером, когда он ложился спать, мама поцеловала его и сказала: «Завтра мы увидим папу», и помнил, как у него внезапно все сжалось в животе. Сейчас ощущение было то же самое. Его мама называла этот нервный спазм «бабочки в животе», но он ощущал это иначе: будто вдруг вспоминаешь, что у тебя есть желудок, о котором в повседневной жизни забываешь. Он решил, что если будет вот так сидеть и продолжать думать о своем отце и своем желудке, то его определенно стошнит.
— Можно я пройдусь?
— Да, можно. Только не прикасайся к дверям и не высовывайся. А как ты будешь знать, где тебе меня искать?
Он огляделся и увидел букву «G».
— Купе G.
Он не мог открыть дверь купе, она была очень тяжелой, и им пришлось двигать ее вдвоем. Она помогла ему справиться с дверью, и он пошел по коридору — одна рука на стенке, где были окна, другая — на стенке с дверьми в купе, — удерживая таким образом равновесие и повторяя про себя «вперед-вперед-вперед».
За день до этого, поговорив с Джилбертом по телефону, она села на стул в холле и заплакала. Она так рыдала, что решила подняться наверх, чтобы ее не увидела Джейн или Льюис, если он зайдет в дом из сада. Она не плакала так с тех пор, как они расстались, когда он ушел в первый раз, а еще она так рыдала в мае, когда они узнали, что война в Европе закончилась. Сейчас она чувствовала себя очень спокойной, как будто это было совершенно нормально — ехать, чтобы встретиться с мужем, который в течение четырех лет каждый день мог погибнуть. Как она боялась этого! Она посмотрела на пряжку своей новой сумки и подумала обо всех других женщинах, отправляющихся встречать с войны своих мужей и покупающих сумки, на которые никто так и не обратит внимания. За стеклом показался Льюис, борющийся с тяжелой дверью, и она открыла ему, а он стоял в проходе, балансируя вытянутыми в стороны руками и улыбаясь ей.
— Посмотри…
Он так старался не упасть, что от усердия даже открыл рот и высунул язык. Один из его носков сполз. Пальцы на обеих руках были растопырены. Элизабет так любила его, что от внезапно нахлынувших чувств у нее перехватило дыхание. Она порывисто обхватила его за талию.
— Не надо! Я же не падаю!
— Я знаю, мне просто захотелось тебя обнять.
— Ну, мам!
— Прости, дорогой. Сам держи равновесие. — Она отпустила его, и Льюис продолжал балансировать.
Они взяли такси от вокзала Виктория до «Чаринг Кросс» и смотрели из окна автомобиля на дома и на огромные ямы, где раньше стояли дома. Теперь в городе было гораздо больше неба, чем раньше, и просветы выглядели более реальными, чем сами здания, которые здесь представлялись второстепенными. На тротуарах толкались множество людей, а дороги были забиты машинами и автобусами. Благодаря пасмурной погоде казалось, что все — руины, пальто и шляпы прохожих, серое небо — все это составляло одну всеобщую серость, за исключением разносимых ветром осенних листьев, которые на этом фоне смотрелись яркими пятнами.