Второй период матча подошёл к концу и многие пошли в туалет или на улицу, кто-то покурить. Подошёл Голодяев с тремя кружками пива. Барон оторвал глаза от телеэкрана и сказал:
– Да, вот это игра. Надирают зад этой «Магнитке» – вот молодцы!
Я молчал и смотрел на него.
– Чем занимаешься по жизни? Кем работаешь? – спросил Барон.
– В свободном полёте: никому ничего не должен, от работы устал. Написал книгу… ну, ты это знаешь, – сказал я.
– Да. Честно говоря, я её не читал. Голодяев говорит, что в восторге.
– Если говорит, значит так и есть.
– Ты чего такой мрачный? – спросил он меня. Странно, что Голодяев практически не говорил, даже очень странно.
– Не знаю… вроде всё в порядке.
– Да мрачный: погляди на себя. Какой-то скованный, бледный – ты не заболел?
– Это от новизны. Я редко бываю на людях, – сказал я. Мне было тяжело дышать в окружении большого количества людей, но нельзя сказать, что я выглядел болезненно.
– Это от того, что ты мало выпил, – подметил он.
– Может быть.
– Слушай, может, подцепим пару-тройку девочек и рванём ко мне? Как считаешь?
– Хорошая идея. – Я вспомнил про слова матери Софьи. – Я согласен, – сказал я и сделал пять больших глотков пива. Реальность действительно начала мне надоедать.
– Во, теперь ты будешь в своей тарелке, – сказал Барон глядя на то, как я присосался к кружке пива. – Да, я чувствую, что ты мой брат. Самый настоящий брат. – Он доброжелательно улыбнулся и схватил меня за плечо. Он был совершенно другой, чем вчера. Даже внешний вид у него был иной: клетчатая рубашка, тёмные джинсы и полупрозрачные очки.
– Давай свалим из этого места, потому что меня здесь как-то укачивает, – сказал я.
– Нужно повеселиться этой ночью с моим новообретённым братом. – Барон приобнял меня.
– Поехали в «Режим»? – сказал Голодяев. Я уже отвык от его голоса.
– Что за «Режим»? – спросил я.
– Клуб, там можно неплохо позабавиться, – сказал Барон. – Погнали, развеемся!
– Да. Тебе там понравится, – неожиданно встрял Голодяев.
Мы допили пиво. В меня влезло чуть больше половины, и уже изрядно подкашивало; чтобы находиться в форме при принятии алкоголя, нужно его употреблять почаще. Мы вышли из спорт-бара и направились в машину Голодяева. Я не стал спрашивать насчёт того, почему он ведёт машину в нетрезвом виде – в общем-то я понимал какой получу ответ, а ещё мне не хотелось слушать его трёп.
7
Ситуация на улице снова принялась проскальзывать в моём взоре, уже изрядно опьяневшем и утратившем реакцию, взоре. Сейчас повылазил определённый тип людей: гуляки, пьяницы, транжиры, наркоманы, – теперь их время. Полицейских не было; Голодяев гнал по главной под сто пятьдесят километров в час. В городской черте это было специфически. Я чувствовал себя великолепно расслабленным и не хотел думать ни о чём. Я просто чувствовал момент, как в былые студенческие годы.
Неожиданно Барон заговорил:
– Именно безразличные сволочи убили Иисуса. Хах, если верить Завету, то он шёл по всем улицам Иерусалима и все только, что и делали – вздыхали да жалели его. В чём собственно смысл самого убийства? Так именно в бездействии. Пилат и полиция делали свои обязанности, и выполняли существующий закон. Им это было необходимо сделать, ведь существует закон. Я не оправдываю этих ублюдков, нет, но в чём их вина?
– Ты прав, но меня это не волнует, – ответил я.
– Ты вспомни апостолов, которые якобы оправданы тем, что Иисус сказал: «Ничего делать не надо, ребята». Это чушь собачья. Какой друг так поступает, и какой друг может смотреть на то, как погибает его товарищ. Их ничто не оправдывает – они жалкие трусы и этим всё кончено. Безразличие, брат, оно развращает похлеще гнева.
– Ты это к чему?
– Знаешь, что самое интересное в этой ситуации? – сказал Барон, видимо не заметив мой вопрос, и повернулся ко мне.
Я отрицательно мотнул головой.
– Они же ведь ещё оправдываются. Они всегда оправдываются и оправдывались тогда особенно.
– Да, ты прав.
Я уже не стал спрашивать о почве его размышлений, и что его натолкнуло вдруг на эти мысли именно сейчас – я просто хотел расслабиться. На самом деле, в чём-то он действительно был прав.
Снега уже не было, и улица казалась, словно после дождя. Побагровевший Голодяев резко вывернул руль и припарковался во дворе. Безлюдный двор вдруг наполнился тремя подвыпитыми и жаждущими развлечений парнями. Голодяев прервал мёртвую тишину: