Настя вновь просила помощи, по причине того, что Барон буквально умирал от «ломки» (то есть от реакции отказа), которую испытывал его организм. Он совершенно не мог думать, спать, ходить в туалет, а его опорно-двигательная система давала сбои. Я подумал, что вряд ли это «фен», слишком уж сильная зависимость и «ломка». Скорее всего, это что-то тяжёлое. Ужасным было моё безразличие к положению дел Барона. Я испытывал ненависть к нему, как к человеку неспособному проявить силу воли и взять свой организм в свои руки, взять себя в свои руки. Теперь уже Настя просила денег на наркотики. Она не работала и сидела дома с Бароном, который был подобен психически нездоровому, что собственно так и было. У них не было денег ни на что. Полнейшее отсутствие денег. Мы не могли дать им того, что они просили: все деньги были в деле, а деньги от работы фермы кормили нас самих. Мы могли лишь громко сочувствовать. Да и смысл давать деньги на наркотики? Это всего лишь отсрочит его настоящее состояние.
Пётр звонил раз в день и докладывал о ситуации. На фронте всё происходило замечательно, – с его слов. Мне начало казаться, что всё будет замечательно и мой настрой заразил Диану. Мы надеялись на лучшее, на сказку и счастливый конец. Странные периоды жизни, когда одно сменяет другое: хорошее сменяется плохим, плохое сменяется замечательным. У кого-то правда не так: плохое сменяется ещё худшим, худшее сменяется наихудшим. Такова ли жизнь? И кто её понимает лучше: я с Дианой, или Барон с Настей?
Обычный звонок, от известного мне заранее человека.
– Мы проиграем дело, – сказал голос Петра.
– Что ты говоришь? – ответил я.
– Делу конец. Его результат известен уже сейчас – и это наши самые худшие ожидания.
– В каком смысле вообще?! Объясни, что там у тебя. Я не понимаю твои загадки
– Короче, смотри, у них там всё схвачено… в прокуратуре. Там и федеральные органы задействованы, министерство ресурсов и экологии, сельского хозяйства. В общем, всё везде схвачено, притом никто этого особо не скрывает, потому что некому их прищучить. Я думаю, у нас тоже не получится этого сделать, мне очень жаль. Можно провести формальное судебное разбирательство, принести доказательства, я тут собрал кое-какие бумаги, которые формально, опять же, рассмотрят и тут же выбросят в мусорное ведро. Но это тяга времени. Тебе ведь нужно время, чтобы… эм… собраться?
– Полный абзац, – сказал я. – А ты уверял, что можно с этим разобраться тогда, когда только дал мне визитку. Что ж ты?..
– А что я? От меня мало что зависит. Впрочем, вообще ничего не зависит. Просто понимаешь, на тебя сейчас идёт госмашина, огромная и непобедимая, а ты, говоря честно, для них не представляешь реальной преграды, поэтому гусеницы этой машины изничтожат тебя. Тем более я на берегу условился, что шансов мало.
– Всё ясно. В таком случае, сколько ты можешь времени нам дать?
– Я думаю, получится самое большое – полгода, может чуть больше.
– Понятно…
– Давай, удачи, – сказал он и бросил трубку. «Какая тут к чёрту удача?» – подумал я.
7
Я окончательно осознал, что дело дрянь и надежда, коею мы обладали, пропала. Денег нет; ферма вот-вот перейдёт в руки сраным властителям. Вот уже как неделю я пью и не хочу думать, пытаться что-то делать. Диана опять меня била и кричала, что я виноват во всём. В чём я виноват? Она не ушла и здесь со мной, ждёт чего-то дурочка, как тогда, когда мы были вдвоём перед чистым листом – жизнью, имея в руках карандаш – деньги. Теперь думаю, что перед нами не совсем чистый лист, да карандаш, обглоданный до основания.
Слишком часто приходилось менять жизнь самостоятельно или под воздействием факторов извне. Слишком динамичная жизнь сменялась монотонной. «Всего понемножку» – дарует должный опыт, который человек осмысливает всю свою жизнь. У меня получилось «всего побольше» – и я не знаю, как поступить теперь с этим опытом. Игра под названием «Жизнь» – это не одна жизнь. Жизнь начинается – жизнь заканчивается, снова начинается – снова заканчивается, и так постоянно, постепенно формируя общую игру под названием «Жизнь».
Я был у Дао однажды, рассказал ему обо всём и он посоветовал уходить подальше в лес, можно ближе к горам, к реке. Там строить дом (из чего?) и жить (как?), как будто десять тысяч лет вовсе нас не коснулись. Я посмотрел ему в глаза и спросил:
– Ты серьёзно?
– Я бы так поступил, – ответил он.
– Ты сошёл с ума, – сказал ему я.
– Я с него только схожу, а ты – да, совсем рехнулся, – сказал он и впервые улыбнулся.