Дома оказалось, что из школы прислали табель, и отец традиционно посвятил вечер его изучению, вызвав Льюиса в гостиную на «разбор».
Каждое лето приезд Льюиса на каникулы заставал Гилберта врасплох, и обоим приходилось заново привыкать друг к другу. Он знал, что Элизабет тосковала в одиночестве и радовалась возвращению сына. Она бесконечно любила живопись, но первая признала, что картины у нее выходят довольно слабые. Трудно продолжать заниматься тем, в чем, как ни старайся, останешься посредственностью. Часто, приходя в пустой дом, Гилберт недоумевал, почему стол накрыт на троих, и только спустя некоторое время вспоминал, что они не ждут гостей, просто у Льюиса каникулы.
По будням Гилберт возвращался примерно в полшестого вечера. Поезд прибывал на платформу в пять двадцать, он садился в машину и ехал домой. В плохую погоду Элизабет и Льюис были дома; он наверху с книгой, а Элизабет или в гостиной с книгой и бокалом, или в кухне с Джейн. Джейн уходила в семь часов, а ужинали обычно в восемь, поэтому зимой еда была разогретой и не очень вкусной. Зато летом ели мясной рулет, а если повезет, то и ветчину, а их даже Джейн не удавалось испортить.
Лето стояло теплое и влажное, и к августу взрослым надоела вечная облачность и липнущая к телу одежда. Детей влажность не волновала, главное, чтобы не шел дождь и можно было кататься на велосипедах. Однако дождь не лил неделями. Впрочем, жары тоже не было. Природа как будто затаилась в ожидании: ни солнечно, ни пасмурно, просто тепло. Трава сохла, и с каждым днем чувство ожидания нарастало, как во время засухи или безветрия. Элизабет скучала по Гилберту.
Когда Льюис играл на улице, она часто слонялась из комнаты в комнату, выходила в сад и заходила обратно, погруженная в мысли. Она пыталась пить исключительно по расписанию, однако в ожидании хереса в полдвенадцатого утро тянулось бесконечно. Послеобеденную рюмку она себе запретила, а значит, была вынуждена как-то дотянуть до коктейля в половине седьмого. С одной стороны, она отдавала себе отчет, что пристрастилась к алкоголю, с другой – порой не считала, что бокальчик после обеда сильно навредит, тем более Льюис уже ерзает на стуле и рвется снова играть с друзьями.
Элизабет обожала, когда они всей толпой забегали к ним на крыльцо и стучали в дверь, обожала их распахнутые нетерпеливые глаза. Том Грин и Эд Ролинз, Тэмзин Кармайкл, Джоанна Нэппер, братья Джонсоны и малышка Кит.
– Здравствуйте, миссис Олридж, а Льюис дома?
– Он в саду. Сейчас позову.
Она выглядывала в двери гостиной и звала сына. Тот обычно читал или играл в теннис со стенкой на полузаброшенном корте. «Иду!» – отзывался он.
Бывали хорошие дни, которые она проводила у мольберта или за книгой, в ладу с собой, а порой все валилось из рук, и тогда встреча с ватагой ребятишек становилась главным событием дня. Она непременно смотрела, как они все вместе уезжают на велосипедах, виляя колесами и едва не врезаясь друг в друга. Затем шла в дом и читала, или слушала радио, или долго и увлеченно болтала с Джейн.
Обычно они говорили на две темы. Во-первых, о еде – только не о рецептах, а о том, где достать тот или иной продукт. И во-вторых, о своих многочисленных родственниках и где каждый из них живет. Они старались растягивать эти разговоры как можно дольше, и, слушая Джейн, Элизабет думала о Льюисе с друзьями – как далеко они уехали и во что играют.
Льюис постепенно освоился на новом велосипеде и с каждым днем будто чуть-чуть дорастал до него. В компании первыми обычно ехали Эд, Том и Льюис, в середине Тэмзин и кто-то еще, а малышка Кит тащилась в хвосте. Она все время падала и толком не умела поворачивать, так что кому-то постоянно приходилось ей помогать. Кит одновременно и гордилась вниманием и злилась на него. Льюис всегда жалел тихую и упорную Кит. Она вечно расстраивалась, что не может угнаться за старшими, однако ни за что не сдавалась. Наверное, ужасно иметь такую сестру, как Тэмзин, – хорошенькую и всегда довольную жизнью. Лет с десяти мальчишки переносили ее велосипед через канавы и помогали отцепить подол от проволоки. В любой компании она всегда пользовалась успехом.
В тот день не было ветра, зато были насекомые, и приходилось ехать быстрее.
– Закрывайте рты! – крикнул Эд. – Я уже одну проглотил!
Мелких черных насекомых, липнувших к одежде, дети прозвали грозовыми мушками. Если раздавить такую ногтями, оставалось одно пятнышко, без капли крови. Было по-прежнему безветренно. Компания ехала на Нью-Хилл – чтобы подняться на холм, приходилось попотеть, зато на вершине можно отпустить педали и мигом примчаться на другую сторону, в Тервилль, где продавали ириски. Виляя колесами велосипедов и пыхтя, как маленькие паровозики, приятели взбирались на холм. Чтобы было легче, Льюис считал про себя и представлял горящий костер.