– Что за выражения?!
– Не занудствуй!
– В сентябре он поедет учиться.
– Да, поедет. Хотя, по-моему, восемь лет – слишком рано.
– Всем остальным тоже будет по восемь. Ты станешь по нему скучать.
– А он по мне.
– Школа пойдет ему на пользу.
– Наверное.
– Я вернулся, и тебе уже не будет так одиноко.
– Ты будешь приходить домой по вечерам?
– Да, каждый вечер.
– Прямо не верится.
– Я знаю.
– И если я усну, ты никуда не денешься? И завтра тоже?
– Конечно! И еще, Лиззи, тебе правда интересно, о чем я думаю? Я думаю, что… – Он запнулся.
– Эй, ты плачешь? Перестань, не надо ничего рассказывать!
Глава вторая
Дики Кармайкл мечтал о холле высотой в два этажа, как в некоторых домах, чтобы поставить к Рождеству гигантскую ель, однако пришлось довольствоваться тем, что есть. На фоне темных деревянных стен нынешняя елка смотрелась вполне пышной и нарядной. В старом доме все замыслы не реализуешь, и неплохо бы построить новый, по своему вкусу. Тюдоровский особняк Кармайклов был вытянутым, с анфиладой комнат. Основная часть праздника намечалась в гостиной с тремя каминами и арочными окнами. Из напитков планировались пунш и шампанское; столы а-ля фуршет накрыли в двух залах. Продукты еще выдавали по карточкам, и Клэр окрестила мероприятие «гонг без обеда». Она наняла двух девушек в помощь экономке и велела растопить камины на первом этаже.
Праздничный обед устраивали каждый год: не столько ради Нового года, сколько ради общения. Поскольку время было дневное, многие брали с собой детей. Им полагалось играть в маленькой столовой или в розовой гостиной, которая на самом деле была красной – когда-то именно она использовалась как столовая, так как располагалась ближе к кухне. Дети сидели под присмотром нянь, но постепенно вырвались на волю и играли в прятки или в «найди убийцу» на втором этаже. Нянечки умыли руки и, усевшись у камина с младшими детьми на руках, доедали остатки торта.
Наконец приготовления завершились, серебряные приборы были начищены до блеска, а бутылки и бокалы – расставлены в идеальном порядке. Кит Кармайкл лежала на животе под наряженной елкой. Мимо пробегали то горничная, то мама, то Дики: что-то куда-то несли или отдавали распоряжения. Кит было ужасно некомфортно в праздничном платье с оборками, резинка на талии царапалась, волосы заплели в тугую косу, и кожу немилосердно тянуло. Вскоре суета стихла, и прислуга отправилась в кухню обедать перед приходом гостей. Родители были в библиотеке, а Тэмзин куда-то запропастилась – наверное, сидела у себя в комнате и дулась, что ей придется играть с малышами в свои одиннадцать. Лучшая часть праздника наступала вечером, после того как детей уводили по домам.
Кит перевернулась на спину и, прикрыв глаза, стала смотреть вверх сквозь еловые ветки. Ей грезилось, что она в зимнем лесу, идет снег, и снежинки, плавно опускаясь, тают на щеках и ресницах. На поляне горит небольшой костер, за деревьями поджидают волки, и в их желтых глазах пляшут отблески пламени. Вокруг тишина, слышен лишь треск костра и шум ветра в кронах сосен. Внезапно в эту воображаемую сцену ворвался шум извне: крик, звон стекла и глухой удар.
Кит продолжала лежать. Грезы разом рассеялись, на смену пришли голоса родителей и какой-то резкий звук. Девочка не шевелилась, только постаралась вжаться глубже под елку. Отец снова бил мать, и наблюдать эту сцену Кит совершенно не хотелось.
Дики часто поколачивал Клэр, это стало своего рода традицией, которую все воспринимали как должное и никогда не обсуждали. Только Кит молча глотала слезы. Когда тебе всего шесть, ты ничего не можешь изменить. Она представляла, как Дики умрет и встретится с Богом, а тот скажет: «Я знаю, как ты обращался с мамой, ты очень-очень плохой и отправишься в ад!» Дики станет ползать на коленях и умолять, но будет слишком поздно, и он угодит прямо в котел. А еще Кит мечтала, что свяжет спящего отца по рукам и ногам и отделает кочергой, невзирая на слезы и вопли, чтобы он осознал свою жестокость и попросил у матери прощения.
Кит понимала, что глупо так заботиться о матери, которая ее совсем не любит и даже не скажет спасибо, и об этом она тоже плакала, только в своей комнате, пока никто не видит. Она научилась замыкаться в себе и взяла за правило никогда не распускать нюни на людях. Тэмзин плакала часто и со вкусом, роняя крупные слезы и понурив голову, и руки сами тянулись обнять ее и утешить. Кит так не умела, ее плач был одиноким и злым, не приемлющим объятий и жалости.