Грех отказываться от таких предложений. Я ещё сам не осознал, что делаю, а уже потянулся мыслью к золотому свечению.
— Ай!
— Куда⁈ — заорал Мишенька, задохнувшись от гнева, но его предупреждение запоздало.
Голову пронзила мгновенная боль, третий глаз тут же закрылся, но это было только начало.
Словно напалмом запекло в правом виске. Глаз полез из орбиты, задёргалось веко. Потом щека. Подбородок. Обвис угол рта. Я пустил нитку слюны и понял, что у меня онемела кожа на всей половине лица и почти отнялся язык.
«Офигенно. Обрёл новые силы. Дебил».
— Прости господи, какой вы непроходимый тупица! Ну кто же лезет без подготовки в хранилище⁈ — яростно прошипел Мишенька и вышел из чата.
Клянусь, была бы в голове дверь, он бы ей от души шандарахнул.
— Фафол фа фу, фуфел! — прохлопал я онемевшей щекой.
Нет, действительно фуфел, мог бы и раньше сказать.
Сначала я испугался, думал — инсульт. Но обошлось.
Паралич тройничного нерва.
Об этом рассказал Пётр Петрович, когда его по срочному вызвали в особняк.
— Ну что же вы, Мишенька, куда так торопитесь? Почитай, все труды и насмарку… Ну как же так, Мишенька… — сокрушённо вздыхал он, приступая к осмотру.
«Мишенька! Если бы ваш Мишенька был чуть-чуть посговорчивее, ничего бы этого не случилось», — мысленно проворчал я.
Вокруг кровати, куда меня уложили, собрались знакомые домочадцы в полном составе. Маменька нервически кусала платок. Аглая бросала на меня боязливые взгляды. Фицджеральд ждал, чем всё закончится, как обычно, с флегматичным выражением на лице. И Трифон. Тот просто стоял и смотрел.
Тем временем док начал тыкать в щёку специальной иголкой:
— Здесь что-нибудь чувствуете? Здесь? Здесь? Здесь?
— Ой! — дёрнулся я на последнем уколе.
А вот сейчас было больно.
— Прелестно, прелестно… — неизвестно чему обрадовался Пётр Петрович, спрятал иголку в кармашек жилета и достал из саквояжа приблуду с разноцветными линзами.
— Ну что там, милейший? — кинулась с расспросами маменька.
— Ещё минуточку обождите, пожалуйста, — попросил док, настраивая прибор. — Так-с… ага… ну что же, могло быть и хуже…
— Не томите, Пётр Петрович, рассказывайте, как на духу, — снова не утерпела маменька, — он таким навечно останется⁈
— Не волнуйтесь вы так, Лизавета Владимировна, — успокоил её лекарь, упаковывая магический дефектоскоп. — Всё не так страшно, как попервоначалу казалось…
— Ну как не страшно, как не страшно⁈ Вы посмотрите, как жутко перекосилось его лицо! — запричитала маменька на грани истерики.
— Лицо мы поправим, — пообещал тот. — Через неделю будет как новенькое.
— Фефес фефелю⁈ — возмутился я.
— Именно, — док бросил на меня строгий взгляд и, нахмурившись, погрозил пальцем: — И все семь дней — постельный режим, абсолютный покой и никаких экспериментов с магией. Кстати, это сейчас только во вред.
Он снял с шеи магический кристалл Реконваленсера Дживы.
— Но… — попробовал возразить я.
— Никаких «но», — оборвал меня док и положил ладонь мне на голову. — А теперь спать. Сон сейчас будет лучшим лекарством.
На этот раз я долго сопротивляться не смог — устал, да и перенервничал сильно. Успел только выразительно глянуть на Трифона. Но насколько тот меня понял, не разобрал. Уснул, словно провалился в мазутную яму.
На утро пришёл в себя, но открывать глаза сразу не стал. Сначала прислушался.
И не услышал ничего необычного. Потянул носом воздух. Пахло так же, как и вчера — лечебными травами. Пошевелил пальцами ног. Те вроде откликнулись. Значит тело моё? Замечательно.
Я откинул одеяло, соскочил с кровати с тем, чтобы посмотреться в зеркало… Прыжок прервался где-то на середине. Запястье пронзила резкая боль, руку дёрнуло до щелчка в локтевом суставе, и я рухнул на пол. Но даже ругаться не стал, так обрадовался.
Трифон сдержал обещание, и Мишенька не смог реализовать преимущество, пока я был в отключке. Хоть и пытался. Это я понял по кровавым натёртостям на запястье под браслетом наручников. Даже удивительно, как этот мажор выдержал боль. Но почему Мишенька не использовал магию, оставался вопрос.
Выяснять причины я решил после прихода Трифона. Сейчас меня больше волновал мочевой пузырь. Переполненный.
— Не спишь, барин? — здоровяк осторожно приоткрыл дверь, появившись бесшумно, как привидение.