Два десятка больших, как жуки, представительских пузатых бентли поползли с космодромного поля на шоссе, там в сопровождении почти сотни нарядных мотоциклистов и еще трех десятков весело мигавших и подобострастно завывавших сиренами полицейских машин, стремительно понеслись в сторону города по очищенному от всех смертных шоссе. Над кавалькадой дребезжали вертолеты спецслужб и журналистов, гнавших в эфир «вид сверху». Мановах встретил переполненными тротуарами — толпа орала приветствия, махала флагами и воздушными шариками, под колеса тяжелых членовозов охапками летели цветы. Баунти, отодвинув шторку, улыбался в окно и слал воздушные поцелуи.
На крыльце здания Судебной комиссии — высотки в виде полураскрытой книжки, подняли флаги и развесили гирлянды воздушных шаров. Тут приготовились встречать на укрытых коврами ступенях новоприбывшего Уоллос, Пауэлл и Гилац. Уоллос давил улыбку, перебарывая раздражение. Его сборы резервистов, дело, которое он великими трудами готовил много лет, отошли в СМИ на второй план. И теперь не генерал был героем этого месяца, а эта «шоколадка». За спинами этих троих тусила толпа репортеров, с ними были и давно не видевшиеся Вагнер, Волос, Лилит и Маат.
Порадовались вместе за отсутствовавшего Тора, которому оказалась война — мать родна. «Качается, жрет мясо и витамины, загорает и купается, — поделилась свежей инфой о товарище Маат, — набрал 4 килограмма веса». Маат и сама похорошела и вообще сильно изменилась, друзья высоко оценили ее новый прикид милитари/секси, задорные глаза и уверенность в манерах. Волос и Лилит стояли молча и мечтательно, обнявшись и улыбаясь. «У вас очередной роман что ли? — хихикала Маат, — четвертый или уже пятый?» Эта парочка еще в универе сходилась с началом каждого нового учебного года, собиралась жениться, но расползалась к первому снегу, становясь «просто друзьями». Волос и Лилит молчали и продолжали счастливо улыбаться.
Тем временем Баунти что-то задерживался, кортеж не подъезжал, стали смотреть в нотбук на трансляцию, что случилось. Этот парень был и вправду не от мира сего — приказал остановиться на площади Героев. Там от тротуара копы пытались оттеснить толпу бродяг, чтоб не портили вид. Сломав строй кортежа и весь сценарий, этот в белом вышел из машины и шагнул к бомжам, останавливая полицейских, уже замахивавшихся дубинками. За Баунти семенил испуганный мэр, обескураженная охрана и толпа журналистов. Судья стал здороваться с бродягами за руку, те всей массой рванули к нему, сломав оцепление, за ними в случившиеся прорехи между кордонами полиции, поперли и обычные горожане. Вокруг Баунти в считанные секунды возникла давка, офицер-начальник охраны растирал по своему лицу пот и сжав зубы едва слышно матерился в рацию, мэр, схватив «важного гостя» за локоть, полз по толпе за ним, толи стараясь удержать, толи боясь оторваться от него и быть растоптанным.
Баунти обнимался с бродягами, потом целовался с детьми, потом жал руки каким-то мужикам, лобызал ручку каким-то теткам, брал на руки малышей, из каждой позы не забывая сверкнуть в объективы своей улыбочкой — скромной, слегка смущенной, но открытой и доброй. Какие-то дети попросили его посмотреть их номер из самодеятельности — Баунти кивнул. Народ сам собой раздвинулся, дав ребятишкам место и те бросились там прыгать в танце и петь что-то милое про что-то доброе, старательно и самозабвенно кувыркаясь и выкрикивая слова песни.
Гилац и Уоллос хмуро смотрели в монитор. Пауэлл комментировал так, чтоб слышно было только им — «Заставляет нас ждать, показывает, кто теперь главный». Уоллос поморщился: «Он пешка Грога, а Грог итак был главный».
Гилац усмехнулся:
— Эта пешка — уже ферзь. С ним надо поближе познакомиться, узнать, что за человечек.
— Известно же, человечек Грога, — мялся с ноги на ногу генерал.
— Я тоже был когда-то человечек Грога, и ты, Джонсон тоже, — щурился на солнце Гилац, — человек многомерен. Каждый одновременно и человек своего хозяина, и сын своего отца, и отец детям, и муж, и любовник кому-то, и чей-то друг. Рвут на части бесы, ангелы, кредиторы и все прохожие. Кто перетянет, в какую сторону двинется человек, никогда заранее не известно. Поэтому никогда ничего не бывает «по плану». Даже у Грога.
Гилац подманил пальцем Вагнера и сказал ему на ухо — добейся эксклюзивного интервью у этого в белом. Расколи, распробуй, как умеешь — что там за мякоть кокоса?
На площади Героев Баунти, наконец, невинно лыбясь, сказал своим «новым друзьям — мановахцам», что «неудобно, там люди же ждут», свернул общение с народом и осыпаемый цветами залез снова в бархатное багровое чрево черного лимузина. Кортеж с воем и искрами проблесковых маячков с жужжаньем мотоциклов покатил дальше по проспекту. Со всех сторон его окружал рев восторженной толпы, сверху гудели миксерами, словно взбивая весь этот крем, вертолеты.