Уоллос, Маат и несколько офицеров подъехали к месту обрушения детсада. У чудом устоявшей яркой оградки начиналась груда сложившихся плит. Перед ближайшей сидела женщина, причитая, держа рукой что-то торчавшее из-под плиты. Техника была наготове, но бездействовала, солдаты мялись перед этой плитой, их командир, капитан, смотрел на женщину и молчал. Генерал с криком набросился на капитана — «Ты здесь уже полчаса, почему не начал работы⁈»
Кэп объяснил, что под плитой еще живая девочка — дочь этой женщины. Чтоб идти вперед надо сдвинуть плиту, тогда ребенок погибнет. Если поднимать эту плиту, рухнут остальные, стоящие сейчас, как карточный домик, и убьют всех детей, какие могут оставаться еще живы. Всего в детсаду было сегодня 317 ребят.
Уоллос лег перед плитой, глядя в щель. Ребенок был придавлен плотно и плакал, держась просунутой наружу рукой за мать. Вокруг девочки шла какая-то копошня и визг, маленькая иногда тоже взвизгивала и кричала. «Бля, ее там крыса жрет», — встал на ноги генерал. Мать стонала, глядя ему снизу вверх в глаза, умоляла спасти ей дочь.
— Что стоим? Двигайте плиту и вперед! Там триста детей умрут только из-за того, что их никто не держит за руку? — рычал Уоллос. Капитан стоял, как вкопанный, таращась на мамашу. Генерал взял у него лом из рук, вставил в щель и навалившись всем телом, сдвинул с какой-то опоры. Глухо стукнуло, из щели вылетела пыль, звук смятого тела с хрустом и тихим чвоком. Джонсон секунду смотрел прямо и уверенно в глаза застывшей в ступоре матери. Будто мысленно расписался в получении проклятья, отвернулся, шагнул на плиту и зашагал дальше по завалу. Капитан опомнился и стал командовать. Бульдозер заревел, солдаты с ломами, носилками, медицинскими сумками, сканерами и мотками разных веревок пошли за своим генералом. Подъехал автобус, из которого весело вприпрыжку выскакивали собаки, строились в ряд у пестрой ограды, водили носом, кивали, двигали ушами.
Маат присела рядом с мамашей, так и торчавшей кочкой рядом с заветной плитой. Женщина рыдала, тряслась, заходилась в истерике. «Простите его, он был так должен», — попросила Маат. Женщина уставилась на нее жуткими глазами: «Что⁈ У тебя сколько детей? Вижу, что ни одного. Ты его подстилка?» Женщина всхлипнула, отвела глаза: «Может, ты права. Лучше подстилкой быть».
С таким напутствием Маат махнула рукой своей съемочной группе, начали работать. Брали общими планами завал, выдергивали крупно торчавшие карусели, игрушки, трехколесные велосипедики, работавшую технику, лица солдат. Ждали хоть какой-то позитивный момент. Наконец, от одной из плит, возле груды кирпичей крикнул солдат, подняв руку вверх. Из проема начали вынимать сразу троих малышей. Детишки плакали, солдаты их держали на руках и передавали медикам, собаки рядом виляли хвостами.
Пока Уоллос оставался в детсаду (там обнаружили больше сотни детей, которых было возможно вытащить), группа Маат поехала осматривать окрестности. Забрались на гору Аваланес, где была смотровая вышка для туристов с видом на панораму города. Перед ними была черно-серая свалка до горизонта, иногда оживляемая белыми вспышками замыканий и багровыми точками пожарищ. В западной части бывшего города били вверх струи какой-то химии из порванных трубопроводов. Над всем этим сейчас мухами крутились вертолеты. Местами были видны машины спасателей, группы солдат. Видя этот панорамный обзор, Маат начала понимать, что величественная мощь бригады, которая красивой сверкающей колонной прибыла несколько часов назад к Лос-Аваланесу, — капля в море. Шесть тысяч бравых солдат с тяжелой техникой и запасами медикаментов и продовольствия, во главе с красавцем Уоллосом, волевым и умелым генералом, вместе с двумя тысячами спасателей, двумя тысячами медиков и тремя тысячами полицейских, — все это горстка энтузиастов. Даже если каждый спасет по сто человек, миллионам придется умирать медленной чудовищной смертью под завалами без шансов на спасение.
Кривой дорогой между руин поехали к госпиталю, который разворачивали военные на восточной окраине, сразу за объездной автострадой. Бывший проспект, засыпанный плитами, трубами, ломанным кирпичом, покрытый метровым слоем пыли, теперь имел ширину в два бульдозера — столько расчистили. Но по этой узкой полоске уже проехались десятки танков, временно переоборудованных в бульдозеры и тягачи, и теперь вместо асфальта под колесами машины шуршало и скрежетало ребристое и ворсистое нечто красного цвета.