Далее Гилац отметил, что современные технологии позволят провести заседание как можно скорее — в ближайшие дни, используя режим телеконференции. Поэтому вывозить Баунти с территории СГЦ нет необходимости и граждане этой страны получат уверенность, что обвиняемый не избегает правосудия. Однако, на время суда власти СГЦ и лично Президент Тром обязаны обеспечить его полную неприкосновенность.
'Красавчик, — подумал Вагнер, — взял на себя политический вес и власть, а ответственность распределил на всех, включая СГЦ. Тем не менее, Трома этот вариант устроил, спустя полчаса он написал в твиттере, что рад, если Гилац покажет всем, что такое межгалактическое правосудие, и готов на время суда своей властью обеспечить безопасность Баунти на космодроме Гофхолла, призвав при этом местных жителей на этот период отказаться от идей самосуда и расправы. Скоро выступил по ТВ и Пауэлл, согласившийся, что вариант, предложенный Гилацем — наилучший, и сказав, что готов активно участвовать в процессе, обобщив имеющиеся обвинения.
Суд длился несколько дней. Основным обвинителем выступил Пауэлл, много часов выступая и перечисляя ЧП, возникшие из-за программных сбоев, количество жертв в каждом городе, указывая на явные усилия Баунти вывести из-под ответственности Galaxy. По многим каналам раз за разом крутили фильмы Волоса и Лилит из Оралона, фильм Маат из Лос-Аваланеса и множество других. Многое сказал про лагеря Баунти, ставшие очагами вооруженных вторжений на территорию СГЦ. В противовес продолжала работать только Galaxy Media, лепившая из Судьи образ поруганного пророка, побитого камнями за свою безграничную любовь к человечеству. Несколько раз давали репортажи и интервью Баунти из бункера на космодроме Гофхолла. Страдалец демонстрировал стойкость и твердил, что его пытаются оболгать продажные чиновники, купленные корпорациями, а всем людям пора встать на защиту своих прав, попираемых элитами, уверовавшими в безнаказанность и бесконтрольность. Кое-где по городам шли митинги в его поддержку.
При отсутствии Уоллоса и нейтралитете членов его комиссии, некоторое большинство склонялось на сторону Пауэлла, но многое зависело от мнения Гилаца, который не спешил его высказывать, наращивая тем самым свой политический вес. Хотя, быть может, у него и не сложилось еще собственного мнения:
— Голова болит, просто жуть, от этого Баунти, — заговорил он по телефону Вагнеру, внезапно позвонив, — как бы оба решения в уме готовы, продуманы… В какую сторону толкать — не решу никак. Грог давит по полной. Он и сейчас не так уж и слаб. Если я его поддержу, мы можем выиграть, и шоколадный заяц выйдет триумфатором. Пугает, сколько власти может прибрать к рукам Пауэлл, если дать ему схарчить Баунти. Главное, мы с таким трудом создавали эти наши межгалактические комиссии, а ведь они ни Грогу, ни Пауэллу будут не нужны. Оба хотят более жесткие структуры межгалактической власти создавать, империю, блин. Мне бы как-то между ними, чтоб сохранить сегодняшние демократические комиссии и общий курс на свободный выбор народов.
Ты там две недели уже трешься. Все-таки скажи, что Баунти за человек? С ним можно договариваться? Он чисто Грог или сам может играть? Или псих опасный?
— Я так и не понял, — Вагнер собирался с мыслями, — так-то вроде псих, но по делу умеет включать ум. Грогу верен, но в разговорах болтает всякое…
— Ты так и не выдал фильм о нем. Давай шустрей, а то устареешь. Он многое решит, — Гилац повесил трубку, а Вагнер сидел и понимал, что с фильмом можно опоздать, а выводов для себя он пока так и не смог сделать.
Погранцы принесли мешки из бургерной — кормить сидельцев ужином. Баунти широким жестом пригласил всех к своему диванчику — к импровизированному большому столу, составленному в ряд из десятка маленьких пластиковых зеленых столиков. На них вывалили груду завернутых в пеструю бумагу бургеров, пакетиков с картошкой фри, коробочек с соусами и составили в длинный ряд картонные стаканчики с колой. Судья, ухватив пятерней бигбургер, мял его челюстями, сыпя на салфетки зеленью и капая соусом, остальные тоже набросились на угощение, шурша бумагой и картоном.
— До чего же вредная еда, — сетовал Баунти, чвокая мясной котлетой, сдобренной расплавленным сыром, — а народ ест и причмокивает, потом болеет. Надо бургерные запретить и шаурму, и весь фастфуд. Когда любишь людей по-настоящему, сердце кровью обливается, глядя, что едят. Люди же, как дети. Вот и надо кормить с ложечки, как в детском саду. За каждым нужен пригляд доброй и заботливой нянечки. Чуть дай свободы, и вот у них уже полный рот всякой зуки. Любить — значит контролировать, приглядывать, заботиться.