Сидел, улыбаясь в кресле, оглядывая чисто прибранный белый с матовым оттенком салон своего корабля, серебристые стены, плазму с нарядной Полиной (придумал ей новый прикид, скачав с модного сайта). Она приятным своим тембром говорила, что полет идет нормально, до точки назначения еще пять дней. Две недели полета я находился в приподнятом настроении. Оказалось, что в таком состоянии переносить полет и вынужденное бездействие в замкнутом пространстве без связи с внешним миром, еще сложней, чем если лететь в тоске и печали.
Саня, как мог, развлекал в шахматы, но это, конечно, не могло отвлечь от переживаний о будущем походе через время и, возможно, встрече с Черной. Меняя музыкальные треки, я вертел в руках резной средневековый золотой ключ на кожаном шнурке, разглядывал литые узоры на нем и замысловатые иероглифы. Вспоминал день за днем, вечер за вечером, мгновения за мгновениями — все, что было хорошего у нас с Черной когда-то во времена моего пребывания на Хомланде. Этих счастливых секунд было не так много, но их можно было смаковать, растягивая на минуты. Час встречи за ужином у нее дома можно было прокручивать в памяти целый вечер. Я нежно лелеял перед собой образ ее глаз и губ, черную глубину пышных волос. Разглядывал мысленно ее ладони, пальчики на ногах с красным лаком на ноготках. Рисовал, как она была одета, когда ходили в парк, когда ехали на такси из аэропорта, когда пошли в магазин за продуктами. Слышал, как пахла ее курточка, ее джинсы, сапожки, вязаные варежки и теплые чуни, висевшие после лыжной прогулки на батарее.
Полина сказала, что подлетаем и я увидел в панелях-имитациях окон впереди красноватый шар 5-й планеты Z Аполлона. Ее атмосфера была синей, если смотреть снизу, с поверхности, но красной снаружи, плывшей полосами циклонов — продольными длинными мазками кисти разных оттенков крови. Дело предстояло не простое. Посадка на необорудованной площадке — вообще требует мастерства и внимательности, но теперь на 5-й после ядерной войны на всем нужном мне континенте не было центров управления полетами и диспетчеров. Все уцелело в Антее, но это противоположная сторона шарика. С этой стороны, в Бахди обосновались военные, но от них до моего места приземления 5 тысяч км, да и не хотел я связываться с ними лишний раз.
Зато после разгрома Орды в этой части планеты до нуля сократился трафик, риска с кем-то столкнуться в плотных слоях не было, хотя там, в низовьях Звездной трафик и раньше был невелик. Мой корабль дошел до точки максимального сближения моего курса с планетой, я включил маршевые двигатели, завернув прямо в багровые облака, приготовившись к перегрузкам. Не связываясь ни с кем на земле, только поставил на постоянку сигнал во все стороны о своем местонахождении, чтоб таки не ударился никто сослепу. Глядя в панели-окна, можно было подумать, что я погружаюсь в вену, ныряя в медленно текущую кровавую массу циклона. Сближение с поверхностью шло штатно, на 30 километрах, я дал команду включить посадочные двигатели. Три батареи дали мощный импульс, движки изрыгнули шквал огня перед собой, гася скорость падения, делая снижение плавным, а я, борясь с перегрузками, разглядывал на плазме картинку с локаторов, рулями подтягивая корабль в соответствии с картой туда, где извилисто сверкала серая ленточка Звездной реки, стремившейся через весь восточный кусок континента на север к холодному океану.
Дорогостоящими толчками маневровых движков выровнялся куда надо, высоты оставалось 10 км, теперь предстояло самое сложное. В принципе внизу чистая степь, 90% которой пригодны для посадки, но есть где-то камни, где-то лес, опять же есть сама река, и нужно не угодить задом именно на один из этих 10% непригодных участков. Наблюдение усложняется работающими «под себя» посадочными движками, дающими море огня, через которое ничего не видно никакими приборами. Приходится верить карте, детализируя ее до десятиметровых квадратов и выравнивая полет. Прицелился рядом с берегом, вовремя увидав какой-то бурелом отклонился чуть в сторону и повиснув на высоте ста метров, вырубил двигатели, плавно упав на грунт, подняв вокруг себя тучу пыли.
Ждал час, пока остынет машина, облачаясь в свой джедайский серебристый комбез, вешая на шее, под курткой заветный ключ, укладывая телефон в наружный карман. Наконец, открыл шлюз и вышел, спрыгнув на черные комья мягкой земли.
Сверяясь с картой в телефоне, спустился к заболоченной протоке, пролез через поваленные деревья, лежавшие в сторону от реки, видимо снесенные однажды сильным штормом. Перешел через мелкий ручей, взобрался по склону, заросшему камышом, осыпая на себя желтый ворох пыльцы. Вышел на открытый участок береговой линии и понял, что нашел. Два гребня спускались к речной глади, как чуть разведенные в стороны ноги. Их окончания торчали острыми коленками и уходили вниз, словно ступни этих ног находились далеко под песком. Там, где склоны сходились наверху, между ними были заросли кустарника и в этих черных ветвях, жухлой траве и песке угадывался большой камень. Его острая сторона, повернутая к реке и ветру, была лысой, чистой и мерцала в солнечных бликах.