— Я это понимаю все, Берт, — упирался Сил, — но не пойму, хоть усрись, чем потрахульки-то не в жилу? Вот, хочет клиент кончить, ну дайте ему кончить, и он наш. Где там кто решил, что дрочеры такой аш прям неуправляемый народ?
— Сил, пойми. Когда человек кончает, он эмоции спрессованные выбрасывает не нам, а себе и партнеру, даже воображаемому. Вот эта секунда оргазма, она не в нашей копилке, она кормит кого-то другого. А без этой секунды все остальные сутки или годы предварительной ласки не в счет. Клиент нас кидает, когда кончает, Сил, кидает люто. Нам некоторых кукол-Лилит так накачали мужики этими секундами, что они и сейчас живее всех живых. Носятся — хрен поймаешь. 25% до сих пор не утилизированы. И у них там такое в программах — точно не мы закачивали. Поймите, кроме этой вселенной и нашей, есть еще какие-то пространства и реальности. А должна быть только наша. Ясно, отряд?
— Да, босс, — прохрипели Сил и Хулл.
Берт Улем, покачиваясь, встал и пошел поссать, на выходе из туалета, вальяжно схватил Рыжую за зад, хохотнул и пошел вниз по лестнице на улицу и на площадку к вертолету. Сил и Хулл ушли его провожать. А девчонки кинулись «убирать со стола», распихивая по сумкам коньяк, рыбу, маслины, какие-то фрукты и ягоды, и почти не тронутый торт.
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Ратмир был дома впервые за последние четыре года. Дома — это у родителей, в Тавтосе — небольшом городе в 300 километрах к северу от Черностепи. Квартира в обычной девятиэтажке отличалась от других. Отец Ратмира, Мирослав сам делал себе мебель — шкафы, стол, кресла и табуретки. Сейчас Ратмир и Мирослав сидели на этих резных крепких табуретках за мощным столом, а мать Ратана кидала на этот стол обед. Горячий жирный суп с мясом, рис с мясом и овощами, зелень. У ордынцев-степняков не было не только паспортов, но и так называемых ФИО, имена им давали при рождении, на конский манер, совмещая имена родителей: Ратана + Мирослав = Ратмир.
Ратмир был счастлив и улыбчив, и удивлялся, что не особо весел отец. За 4 года он заметно постарел. Лицо стало узким, сухим и жестким, глаза стали больше и глубже, лысина шире и темнее. Он сидел, уперев локти в стол, а кулаки в щеки, и смотрел прямо перед собой, в миску с майонезным салатом на бело-синей клетчатой скатерти:
— Не умирай на болотах. Чужая земля, тухлая, сырая. Наша сухая степь там не прорастет, корни наших деревьев туда не дотянутся. Там черви.
Ратана повернулась к нему:
— Что такое говоришь, Мирослав, как можно? Ратмиру еще детей надо родить, — и переводя тему разговора, — ты, сынок, уже невесту нашел? Пора же.
Ратмир молчал, удивляясь отцу. Всегда был нормальным вроде. Старость — не радость. Его всегда пугала перспектива выжить со временем из ума, он не раз останавливался на мысли, что предпочел бы сгинуть в какой-нибудь кровавой каше, чем дожить до стадии философа.
— Ну ешьте уже, стынет, — проговорила, погрустнев, Ратана.
Ратмир заглотнул ложку супа — хоть что-то оставалось дома, как раньше. Суп был очень вкусным, как в детстве, когда обедал после школы, как в юности, когда приходил поздно ночью с гулянки, как в молодости, когда приезжал на каникулы из военного училища.
— Майора когда дадут? — отец стал больше похож на себя прежнего, словно его вернул назад во времени суп.
— Скоро. Два-три месяца документы идут. Орденоносцу затягивать время не станут.
Мирослав вертел в руках Звезду Ратмира. Отец тоже служил в армии офицером, но на его век не выпало войн. Он, когда провожал сына в военное училище, был уверен, что после Великого Открытия войн уже не будет, и Ратмиру предстоит мирная и сытная жизнь. Может, помотается по гарнизонам, но всегда будет квартира, паек, будет жена и дети.
Во все старые времена каждое поколение воевало свою войну, поэтому отцы всегда наставляли сыновей — советами, мудростями, солдатской правдой. А теперь Мирослав и многие тысячи других отцов не знали, что сказать путного сыновьям… Он крутил пальцами Звезду, трогал ее холод и острые края металла. Как метеорит, как огонь с небес, упала эта багровая звезда-железяка в их дом. От нее как будто пахло сейчас кислой вонью сожженных танков, пылью рухнувших чьих-то домов — таких же девятиэтажек.
Мирослав надеялся, что через какие-то гены, какими-то волшебными каналами связи, предки подскажут Ратмиру, как быть, как выжить, сделают его мудрее и внимательнее, помогут ему стать осмотрительнее. Сейчас, искоса глядя влево из-под бровей, он досадовал, видя, как сияет румяный и легкомысленный Ратмир — такой же ребенок, что и был, мальчишка.