– Мальчик, видишь деревья там вдалеке?
Я прищурился и заметил едва различимые темные силуэты, ближе к горизонту.
– Вижу, старейшина.
– Это край земли носготов. Раньше тут даже жили люди, пока торговцы забредали сюда чаще раза в год. Последнее место, где мы сможем посидеть в тепле у костра – на пустошах дерева не найти, а стало быть, и огня не развести. И теперь можешь не называть меня старейшиной – просто Хаген. Дальше будет все равно, кем мы были раньше. Здорово, а? – он обернулся и скорчил ехидно-веселую гримасу, отчего его лицо изрезала целая стая глубоких морщин.
– Ага, – я кивнул, но радости не испытал. Новая жизнь, новое начало? Ага. Я и эту новую жизнь смогу просрать в два счета, ежели расслаблюсь. А расслабиться еще долго не удастся. Никто не пересекает пустошь на своих двоих – только в караванах. Дойти было бы чудом. А я уже начинал уставать. Всего полдня прошло, а у меня уже гудели ноги. В жизни так далеко не ходил. Но я был не в том положении, чтобы ныть и жаловаться. Это ради меня Хаген вызвался на такое. Ну и для себя, конечно, насколько я мог понять. Он вообще был не из нашей деревни, появился зим двадцать назад без монеты в кармане и с тысячью историй. Уж тогда он был немолод. Сколько ему сейчас? Пятьдесят? Шестьдесят? Самый старший среди старейшин, если не считать Осрунга Белоглазого. Тот вообще древний.
Холодно. Начинает мести, и как пить дать, разойдется настоящая вьюга. Как же мы там без огня не замерзнем? Одной настойкой греться не станешь – окосеешь, заснешь, и привет, Неведомый, мы в гости.
– Старейш… Хаген!
– Чего тебе?
– А как мы без костра не замерзнем на пустошах?
– Поставим копье твое, накинем полотнище поверх, кольями закрепим, и будем внутри дышать по очереди, пока другой дозор несет. Ну и настойка поможет, ежели нутро совсем сведет – он похлопал по бурдючку на поясе.
– А чего мы лук не взяли?
– Ты что ли стрелять могешь?
– Я нет, но…
– Некого в пустошах стрелять. Потому и набрали столько вяленого мясца – только на нем и продержимся. – Ты топай давай, не переводи дыхание.
Оставшуюся часть дня мы прошли в молчании. Не сказать, что я был сильно против – идти стало тяжелее. Темнело, снег усиливался. Ступни и кисти рук закоченели. И я уже не нес, а опирался на копье. Как же он так весело чешет, в его то годы? Деревья выросли из точек и заметно приблизились. К закату должны дойти.
***
Я придвинулся к костру так близко, что языки пламени лизали нос. Нос был не против – хоть сопли оттают. К тому времени, как мы дошли и устроились, солнце уже зашло, и с нами стала ненавязчиво знакомиться пустошь: снег мерно валил и шипел над костром, не давая ему сил разгореться, а порывы ветра пробирали даже Хагена – видно было как он морщился, пока мы сооружали подобие палатки.
Я разрывался между желаниями забраться поглубже в палатку к Хагену и желание сидеть рядом с костром. Ветер, или холод? Огонь выиграл.
– Лучше бы ты уже начал отвыкать от огня. Самое главное – укрыть себя немного, и тепло придет. Ровно столько, чтобы не околеть.
– Я все-таки погреюсь, пока мог-г-гу, – я простучал в ответ зубами.
– И то верно. Пока можешь, – Хаген забил трубку и начал раскуривать – Итак… ты спрашивал, что я принес. Помимо лишних шкур и пары монет – вот это.
Старик вытащил из мешка потрепанную книгу и развернул ее. Она была куда меньше моей, и тоньше, зато с картинками – зверей, инструментов, людей.
– Это мне? Взаправду?
– Ага. Кому же еще! Я и раньше б ее тебе дал, коли увидел бы в этом пользу. Теперича мы на юг идем – а уж там-то от умения читать есть толк. Так что будем грамоте тебя учить.
– Здорово! А кто будет меня учить?
– Я. Ты еще кого-то видишь?
– Нет, но я думал ты говоришь про то, когда доберемся… Постой, ты в письменах разумеешь?
Видимо, у меня было настолько удивленное лицо, что старик развеселился и заклокотал своим чудным смехом.
– А что ты думал? Не ты один пришибленный среди носготов. Меня тоже гнать хотели, правда по другим причинам. Крааф’бары-то я заслужил. Ну-ну, не хмурь брови, тут ты меня обошел – чудак из тебя больший выходит, – он снова рассмеялся, – В любом случае, я прибился к каравану и пересек с ним пустошь. Еще помоложе тебя был тогда. Всю свою молодость и зрелые годы провел в путешествиях, в походах, даже на больших лодках плавал. Много чего повидал, много крови, немного золота, добрую дюжину женщин, – он подмигнул. – И даже одного ученого человека повстречал. Охраняли его ЭК-СЕ-ДИ-ЦУ-Ю, ну, караван его такой странный, без товаров. Сдружились с ним. Я за него всяким дуракам по шее давал, а он меня кормил, да и грамоте выучил по этой самой книжице, которую при мне и написал.