- У нас были свои боги, на ваших не похожие.
- У кого, у нас то?
- У носготов. Мы далеко живем, за горами. Я вроде рассказывал...
- Не слыхивал про таких. Из кальдов поди? Где-то здесь родина твоя, в Седых Вершинах?
- Нет. За Серебряным Хребтом.
- Брешешь! Там не живет никто.
- Как знаешь, Верм, тебе видней, - я сбросил веревочные лямки. - Приехали. Вот оно, море.
Я подтащил его к самой воде и развернул лицом к далекому горизонту, скрытому в тумане над морской гладью, и уселся рядом, расчехлив трубку. Инграм оказался прав, шум прибоя действительно успокаивал. Если бы не пронизывающий ветер, то было бы вообще здорово. Я курил трубку, а бонд пялился на волны и даже позабыл стонать. Стоило прийти.
- Хаген, вы когда собирались покинуть хутор? Когда я сдохну, да?
Я не знал, что ответить на это. Разведчик печально ухмыльнулся.
- Незачем вам ждать у моря погоды. Уходите сейчас.
- Мы тебя так не бросим.
- Бросите, - бонд вскинул руку, не принимая возражений, и похлопал по ножу на поясе. - А ежели не послушаешь, то я сам. Только из уважения к твоим усилиям терплю.
- Верм…
- Да не надо ничего говорить, – он взглянул мне в глаза. - Я тебе очень благодарен, знаешь? И при этом готов тебе голову оторвать. Знаешь, как унизительно, когда тебя моют и пеленают, как младенца? Как все закончить, это уже мне решать. Как думаешь? Оставишь меня здесь, как прошу?
Помедлив, я кивнул. Так и не смог ему помочь, а мучить его больше не было смысла. Я вынул из сумки малый бурдюк с медом и показал бонду. Он кивнул, лег на спину и сцепил рук под собой. Недолгая борьба с судорогами, и несколько глотков все же достигли цели. На предложение оставить бурдюк, он ответил отказом.
- Знаешь, Хаген, я поначалу сам думал вас бросить. В одиночку, думал, будет сподручнее. Мне и не привыкать к такому. Сколько по лесам бродил, сколько раз в стан врага ходил. Не верил, короче, что с вами меня не сцапают. Не то чтобы не доверял, но рассчитывать на вас не мог. А вот оно как вышло.
Мы еще немного посидели вместе, помолчали, под тоскливые крики чаек. Собравшись духом, я решил, что пора. Без лишних слов я обнял его и крепко сжал его руку, а бонд слабо пожал мою. Его лицо так исхудало и заострилось, а кустистые бакенбарды придавали сходства со старым вороном. Эти птицы приносят смерть, да?
- Ты уж береги себя, Верм, сколько сможешь, лады?
Натужно хохотнув, или закашляв, я так и не понял, Верманд кивнул.
- И вы не пропадайте, - он снова лег, обратив голову к морю, и едва слышно проговорил, - Хорошо здесь. Так спокойно. Спокойно.
Я развернулся и побрел прочь. Не хотел смотреть, не хотел ждать. Все это было слишком. И он был прав. Последние мгновенья жизни нужно проводить на своих условиях. Настоящий Хаген с этим согласился бы. Поддельный – тоже.
***
Вернувшись на хутор, я поднял своих товарищей и велел собираться. На вопросы о Верманде я отвечал уклончиво – говорил, что пришло время уходить. Прощание с местными было на удивление бурным. Деды и бабки посчитали своим долгом вручить каждому из нас что-нибудь полезное: вяленую рыбу и баранину, другу снедь, отрезы ткани и мотки ниток, кто-то даже принес протертый и несущий навозом плащ с капюшоном – его вручили мне, как самому страшному из компании. Каспар на прощание с нами не вышел – стоял в дверях и курил. Подвязав мешки с припасами через плечо, мы распрощались, и долго вытягивали Инграма из цепких рук одиноких женщин. Приворожил он их, что ли? Я не мог смотреть на некоторых из них без опасливого содрогания в мужском естестве. Наверное, во мне говорила неопытность юнца, что не делил ложа с женщиной. Не знаю.
Улле не преминул забрать оставленные нами мечи – они так и лежали в том же месте, где мы их побросали. Теперь на каждого было по клинку. В отличие от бондов, свой меч я не повесил на пояс, а завернул в тряпицу и убрал в мешок. Все равно толку от меня с мечом немного. Я предпочел взять в руку ярлыгу, длинную полированную палку, какими местные погоняли овец, но только с отломленным верхним крючком. Не то чтобы он сильно мне был нужен, но теперь, когда глаз у меня остался один, видел я совсем плохо, особенно в сумерках, и оттого частенько растягивался на земле. Деревяшка помогала свести такие оплошности до минимума. Наконец мы двинулись в путь – солнце еще было высоко. Я обернулся лишь раз, и сощурившись, всмотрелся в силуэт старосты. Кажется, он поднял руку с трубкой, как бы прощаясь – я вторил ему в ответном жесте, подняв руку с посохом.