- Как ты можешь так говорить! Ладно Инграм, он душегуб и вор, но ты… Я думал ты-то как раз поймешь. Чхал я на своих земляков! Они всю мою семью вырезали ни за хрен собачий! И сейчас там другие мальчишки, так же, как и я когда-то, остаются одни на пепелище, снимают тятькины головы с колов, в землю зарывают изувеченные тела матерей и сестер…
Тут до меня дошло, что Улле лгал про то, что не нашел своих родных. Он не плакал, но веки его покраснели, и голос изменился, стал низким, с этой хорошо знакомой по собственным рыданиям хрипотцой. Все он помнил, все видел, но не хотел бередить воспоминания. И сразу же встретил меня за моей возвышенной миссией по обращению северян в религию мира и добра. Я ведь именно так и говорил. Это я виноват, что он так двинулся. Неведомый! Нельзя его так отпускать. Если страх смерти его не удержит, то может быть любовь заставит убояться?
- Вот так и уйдешь? Оставишь свою Лору?
Парень замер в замешательстве.
- Откуда ты знаешь, как ее зовут? Я же не рассказывал…
- Я видел тебя с ней в городе и хорошо знаю ее отца, травника, - не стоит рассказывать сейчас настоящую причину моей осведомленности. – Ей ты сказал? Бросишь храм, бросишь женщину ради мальчишеской мечты о славной и справедливой борьбе с нечестивцами? Думаешь, так счастье обрящешь? Опомнись, друг, опомнись! Это безумие! Ты еще так молод, нет нужды умирать за других, ты нужен здесь. И тут от тебя будет польза – защищай жителей, будь с любимой…
- Нет, Хаген, я уже все решил. Счастье – мимолетно, а долг перед Фараэлем – вечен, - Улле процитировал слова настоятеля. – Я с ней уже попрощался, и она обещала ждать.
Лицо парня скривилось в печальной гримасе, но голос его был тверд. Он правда вырос и изменился, и не только внешне. Так непривычно было слышать такое, и еще труднее свыкнуться с мыслью, что я ничего не могу поделать. Когда все успело так повернуться?
– А своего имени я не называл, потому что стыдился. Кто бы не стеснялся такого имени, а? Ульрих! – Улле воздел руки к потолку и комично ими потряс, нахмурив брови. – Так только в легендах героев называют, а я не герой. Прятался в погребе, пока убивали отца и насиловали мать. Не посмел выйти с мечом в руке, не кинулся на ублюдков. До конца дней своих буду об этом сожалеть. Я не заслуживаю этого имени, но еще заслужу. Тебе не понять, Хаген, ты сильный, ты ничего не боишься, ты всегда знаешь, чего хочешь, и добиваешься этого. Я всегда равнялся на тебя. И не буду бояться, не отступлюсь, даже если из-за этого наши с тобой дороги разойдутся.
Это я-то сильный, это я-то ничего не боюсь? Это же просто уморительно. Знал бы ты, что у меня вообще девчачье имя. Но не узнаешь. Неведомый! Что же ты такой упрямый? Как тебя уберечь?
- Не делай того, о чем будешь жалеть, Улле. Ты не понимаешь, что совершаешь ошибку. Прошу, послушай меня…
- Никогда в жизни я не был так уверен в своем решении, как уверен сейчас. Я всегда был с тобой честен, Хаген. Инграм бы ни за что меня не понял, и я думал… Жаль, что и ты не можешь поддержать меня на моем пути. Прощай, не поминай лихом и, милостью Фараэля, мы еще свидимся.
Улле встал и направился к двери.
- Я не забуду твоих наставлений, и тебя не забуду, - уже в дверях вымолвил Улле. – Ежели я не вернусь, простись за меня с Лорой, утешь ее, как ты умеешь. Обещай мне.
- Раз тебя не переубедить, хорошо. Обещаю. Ступай, темпларий Ульрих. Да хранит тебя Фараэль.
Я еще долго так просидел, не в силах встать. Что-то давило на плечи. Усталость? Нет. Какая-то другая тяжесть. Если бы не сцитор, я бы даже не узнал, что мой друг меня покинет. Он еще сказал, чтобы ты позаботился о бедняжке, а ведь существует много способов утешить одинокую девушку… Заткнись. Заткнись! Как вообще в моей голове могут родиться такие гнусные мысли? Хе-хехехе-хе… Паскудство. Неведомый! Я схожу с ума. Или может я просто обыкновенный мерзавец, который неплохо умеет притворяться?
Я закурил трубку и пустил колечко. Нет, не оставлю все вот так. Много людей перемололо горнило войны за минувшие два года. До нас редко добирались новости, всегда с большими опозданиями, но я видел достаточно калек и труповозок, чтоб сложить собственное мнение об идущей на юге резне. Не позволю ему сгинуть вот так, по глупости. Не все храмовники согласились. Претор, визарий Рикерт, и еще этот Фалко. Точно! Слабая надежда снова вспыхнула во мне, как только я нащупал идею для плана по спасению моего дуболома.