Я замер. Убить их всех. Отомстить за унижения, за постоянные упреки, за недоверие… Я был куда лучшим жрецом, чем все они. Это будет… Это будет справедливо. Наконец-то ты созрел! Нет! Это неправильно! Я так не могу. Брось, Темиель! Будешь надеяться на чудо? Отдашь себя во власть людей, которым на тебя наплевать? Пусть так! Но я не убийца. Я лгал и обманывал, но так низко я не опущусь. Да и не справлюсь я. Ты жалок, полукровка. Рано или поздно, ты все равно будешь слушать меня. Или умрешь. Заткнись! Это все юг. Вся эта проклятая земля, вся эта грязь, людская злоба. Это сводит меня с ума. Я толкнул дверь и вошел в опочивальню настоятеля.
Часть II - Глава III
— Драмунгвард – место особое. Вся энта вот каторга, знаешь, хитрющая штука, прям бесовски хитрая. Ежели у бонда есть вера или, чаго доброго, убеждения какие — так их можно вытравить, надо только принудить его жить аки зверю, и тогда... И доводют. В зверей и оборачиваются люди. Что мы, что стражники энти затрахатые. Остаться здесь человеком, я вам скажу, непростое дело.
— Но можно же, Нейр. Сам же ты не зверь, али как?
— Можно-то оно, конечно, можно. Но, знаешь, я уже в зверя-то обернуться не смогу – мне и по малой нужде ходить трудно.
Из разговора старика Нейра и Дагевара Скользкого,
весна 7258 года от с.м.
Обитель настоятеля покоилась прямо над сводом молельных залов темплума и повторяла его формой: стены без единого угла, ряд колонн упирался капителями в высокий потолок. Дым от маленькой жаровни поднимался к решетке в потолке и уходил сквозь перекрытия десятков комнат прямо к Негасимому пламени на вершине храма. Вытянутые узкие окна, забранные в мозаику из цветного стекла, выходили на восток, светились яркими пятнами солнечного света и освещали витражи в восточной стене.
Солум, светлые покои отца-настоятеля, служил ему мастерской духа в той же мере, в какой исполнял роль кельи отдохновения в те немногочисленные моменты покоя от забот о пастве, что выдавались ему время от времени. Здесь, среди десятков стеллажей со свитками и книгами, в слабом полумраке от занавесей и балдахинов, что скрывали и рассеивали свет окон и свечей, всегда витала умиротворяющая атмосфера гармонии и почти божественной благодати.
Запах воска и благовоний щекотал ноздри, успокаивал и навевал мысли о ком-то незримом, что взирал на нас из глубин каждого зажженного огонька. До этого момента я бывал в солуме лишь дважды, по поручениям апотекария, и каждый раз меня останавливал на входе темпларий, или помощник Абелларда, брат Ялдер. Дальше порога меня не пропускали. Сегодня у дверей никого не было, и от обычного умиротворяющего спокойствия не осталось и следа. В воздухе чувствовалась гроза, и по взволнованным голосам мне стало понятно, что весь храм уже давно стоит на ушах. Впервые я услышал, как кричит настоятель.
- Это не самая важная из наших проблем! – сердился Абеллард. – Уйми свое честолюбие, прислушайся уже, наконец, к тому, что говорит брат Гэйдин…
- Этого мерзавца следует выгнать! – гнусавый голос надрывался, выдавая Эймара, что взял на себя смелость перебить настоятеля. – Вы только посмотрите на мое лицо! И этот разбойник еще носит платье послушника? Это возмутительно! Я давно вам говорил о неблагонадежности брата Солера, и, напомню, отговаривал вас брать в послушники этого оборванца. Теперь вы видите…
- Огонь Фараэля! Как смеешь ты так обращаться к наставнику? – зазвенел голос сцитора. – Мы остались одни, без поддержки наших воинов, город полнится тревожными новостями, а ты все не можешь позабыть о какой-то выходке…
- Позабыть? Выходке? Он посмел поднять на меня руку! – взвизгнул Эймар.
- Голову…
- Вас это веселит, Гэйдин? – огрызнулся жрец. – Настоятель, молю вас, не оставьте мою смиренную просьбу без внимания! Именно заботой о таких вот, как смеет утверждать сцитор, незначимых происшествиях мы покажем братьям, что держим ситуацию под контролем!