Я прыснул содержимым рта в темноволосого сквозь языки костра. Огненная вспышка озарила нас, и в это же мгновенье я сделал кривоносого одноглазым. Бороду темноволосого фриза пламя сократило уже вполовину, и он отчаянно пытался ее притушить, прежде чем заметил, что его товарищ приобрел новое украшение в виде рукояти ножа в глазнице. Кривоносый не шевелился и не стонал. Это уже третий, Темиель, не сбрасывай темп, хе-хехехе-хе! Островитянин забыл про тлеющую бороду и потянулся к клинку, раскрывая рот для крика. Спасибо тебе, папа, спасибо тебе, мама. Спасибо вам за то, что я уродился таким здоровым. Я сшиб фриза с ног, вышибив из него дух, вскарабкался с коленями на грудь и принялся его душить.
Он все-таки вытащил меч. Старайся лучше! Я навалился сильнее и вогнал большой палец ему глазницу. С противным чавканьем глазное яблоко выскользнуло из-под пальца и выпрыгнуло наружу. Я схватил его и выдернул из черепа островитянина – сопротивляться он стал сильнее, но оружия в руках не удержал. Я давил его рывками, сжимая кисти изо всех сил, и продолжал уворачиваться от его пальцев, которыми он пытался достать до моего лица. Шлем сполз, повязки сбились, я с трудом мог разглядеть, что делаю. Борьба была утомительной, и меня покидали оставшиеся силы, но и противник тоже начал слабеть. Он открывал рот, как рыба, вытащенная из воды, его губы стали синеть, а лицо приобрело бордовый оттенок. Я давил, он дергался и хрипел. Даже когда он обмяк, я еще некоторое время продолжал сдавливать его горло. Наконец, когда конвульсии затихли, а ноги отбарабанили по земле в последний раз, я разомкнул объятья и поднялся.
В оконце фортизармы кто-то был. Я сбросил с головы шлем, стянул повязки с бритой головы и сложил ладони на груди, как делает каждый жрец, когда возносит молитвы Фараэлю. Время как будто остановилось, и между каждым ударом сердца проходила целая вечность. Может мне просто показалось? И никого там не было? Тут дверь башни со скрежетом приоткрылась, и темпларий в боевом облачении поманил меня рукой. Спасен!
***
Как только я вбежал внутрь и дверь за мной затворили, меня обступила толпа выживших. Храмовники, жрецы, послушники – все как один были напуганы и вопросительно смотрели на меня запавшими глазами. Сквозь тесные ряды пробивался Рикерт. Он старался держаться прямо, но это явно давалось ему с трудом – под руку его поддерживали. Визарий был ранен. Его повязки, побуревшие от крови, скрывали настоящие раны. Я высвободил лицо из-под тряпок и заметил, как он посмурнел, когда он узнал меня.
- Я думал, что Ремиас выжил, а это ты, Хаген, – Рикерт выдавил из себя вялую улыбку. – Не ожидал такой прыти от послушника. Мы о тебе позабыли, когда напали островитяне.
- Фаваэвь мивостив, визавий, - прошепелявил я в ответ. – Вковько бватьев выживо?
Едва ли мою речь обошли бы насмешками ранее, однако теперь, когда смерть нависала над всеми нами, а враг буквально стоял за порогом, все оставались серьезными. Меня проводили на второй этаж, где пребывали старшие из выживших братьев, а визарий вводил меня в курс дела, сдерживая ругательства на каждой ступени – самое серьезное из его ранений приходилось в ногу. Как оказалось, нападение произошло двое суток назад, ночью, незадолго до новолуния. Как я уже догадался, первые из нападавших атаковали храм с суши, сговорившись с кальдскими племенами.
В покоях храмовников не осталось и следа от былого порядка. Свет масляных светильников выхватывал из темноты жалкое сборище сломленных людей. Послушники и жрецы заполняли комнаты: сидели на кроватях, на полу, кто-то бродил из стороны в сторону с потерянным выражением на лице. Недоросли имели заплаканный вид и явно держались из последних сил. Всегда аккуратный и опрятный, кератор выглядел жутко неухоженным: его платье было порвано, измазано в саже и грязи, но Йоран, кажется, уже не обращал на это внимания. В фортизарме не осталось съестных запасов после отбытия большей части темплариев, и он всеми силами пытался организовать питание из оставшихся крох, выстраивая голодных служителей в очередь к котлу с каким-то варевом.
Среди выживших я не нашел Гэйдина, как и апотекария, но сразу же приметил брата Эймара, чей нос уже успел приобрести более-менее приличный вид. Даже он изменился – вместо извечного надменного выражения по его лицу блуждала какая-то неясная гримаса. Теперь, когда Абеллард мертв, забота об обители легла на его плечи. Визарий, поддерживаемый Фалко, поманил нас с Эймаром в сторону, подальше от ушей младших послушников.