***
Свет солнца озарял водную гладь и остовы сгоревших кораблей. Руки болят. Наверняка все кисти в ожогах. И сапоги обгорели. Я вроде бы не должен был их поджигать? Стянув перчатки, я стал рассматривать волдыри на коже. Почему так мутно? Хм. Я еще в маске. Я стянул ее с головы. Внутри она была залита кровью. Меня ранили? Лицо тоже в засохших струпьях, но раны… Ран нет. Ухо чешется. Поковыряв его пальцем, я наткнулся на какой-то порошок, загнав его под ногти. И что это? Снова спекшаяся кровь? Нехило меня приложило.
Я сижу на пристани, свесив ноги. И уже утро. А когда я сюда пришел? И зачем? Мы вообще победили? Эй, ты, ублюдок! Я знаю, ты там! Что случилось? Отвечай! Я заговорю тогда, когда сам этого захочу, полукровка. Что? Эй ты? Ка это понимать? Что случилось вообще? Это ты мной управлял? Мы победили? Как тебя там? Лару? Меру? Сука! Отвечай мне! Молчит. Да ты издеваешься.
Я поднялся. По городу сновали люди. Слышен вой женщин, приглушенные рыдания, крики, но никаких звуков боя. Значит удалось. Неведомый, нам удалось! Хочется заорать от радости, но что-то дыхания не хватает. Я так ослаб. Посох-палица все так же была при мне. Уже не горит. Ну, отлично. Пойдем, дохромаем до людей и выясним, что к чему. Как же раскалывается голова…
Я вышел к городу. Да, жителей стало куда меньше, чем раньше. Конечно, многие из них сбежали в леса, горы и окрестные деревеньки, но я все равно думал, что в остроге укрылось больше людей. Инграм говорил, что Меркиль населяет где-то две тысячи человек. Подумать только! Теперь наверно осталась только четверть Меркиля. Столько сгоревших домов. Хм, а «Веселый Утопленник» стоит нетронутый. И вправду, зачем портить пригодное питейное заведение? Я двинулся к острогу.
К гниющим мертвецам прибавились новые, но их уже начали растаскивать с улиц. Вот как это понимать: я был в самой гуще, дрался, выжил, и в итоге помню едва ли начало заварухи? Мое внимание привлекала женщина, что рыдала на груди мертвеца. Должно быть кто-то из городского ополчения. Да, точно, кольчуга, повязка с вышитым рулевым колесом. Десятник, наверное. Хотя нет, он довольно молодой, для десятника. Был.
- Прошу прощения, что мешаю предаваться горю, добрая женщина, - обратился я к скорбящей девушке. – Но не могли бы подсказать, где сейчас находятся доблестные темпларии, что сражались здесь вечером?
Женщина, нет, все-таки девушка, просто чумазая и с некрасивым, распухшим от слез лицом, продолжала реветь навзрыд, не обращая на меня внимания. Я тронул ее за плечо. Он громко всхлипнула и, утерев лицо от соплей и слез рукавом, кстати сказать, не дешевого платья, подняла на меня глаза.
- Не подскажете, где сейчас темпларии? – я попытался изобразить дружелюбную улыбку.
Глаза девушки округлились, а лицо превратилось из безучастного в напуганное. Она стремительно отпрянула от тела и на заднице отползла от меня на несколько шагов. Мать твою, но неужели я теперь настолько ужасен? А? Можно немного повежливее? Должно быть моя досада как-то отразилась на лице, потому что красное от слез лицо начало бледнеть. Она вся затряслась, сложила руки ладонями на приятной глазу округлости груди и, закачавшись всем телом, начала причитать.
- Благодарствую, господарь жрец, Фараэль милостив… - тараторила она. – Прощайте глупую женщину, в горе не приметила. Спасибо вам. Фараэль милостив, воистину милостив. Воздадим мы почести Огненноликому Отцу нашему…
А сама все отползает назад и отползает. Да уж. Повредилась в уме. Деменция на нервной почве.
- Я, говорю, где темпларии? – еще раз я попытался добиться ответа. – Видели их, нет?
Девушка закивала так сильно, что на мгновение мне показалось, что голова у нее отвалится.
- И где они? – почему надо обязательно испытывать мое терпение? – Показать можете?