– Это вряд ли, но рассказывать мне придется долго, так что в другой раз, брат Хаген, может быть за кружечкой меда, когда мы не будем спешить.
– Значит в другой раз. Хм, подумать только! Безбожник, миролюбец… Ты полон сюрпризов, Фалко.
– Не так громко, – храмовник перешел на испуганно-гневный шепот. – Вы же обещали!
Раздался грохот осколков. Лора кричала на отца и продолжала бить горшки и склянки с настоями. Ничего себе. Спокойная, тихая девочка – и на тебе. Чего же он ей такого сказал?
– Ненавижу тебя! – дочка плюнула в лицо отцу и пронеслась мимо меня копной каштановых волос.
– Смотри, Лора, ежели сделаешь, что задумала, домой можешь не возвращаться! – вдогонку закричал Хартвин, после чего сел на землю, прямо на разбитые черепки и закрыл лицо руками.
Не успели порадоваться избавлению, а уже принялись за старое. Ругань, крики, ссоры. Только крепкая беда сплочает, а как нет ее, так сразу грызня. Может ты сходишь за девкой, утешишь ее, приголубишь? Канисганис, знаешь, я, пожалуй, все-таки начну разговаривать с Фалко на философские темы. Ты не посмеешь. Мхех, ну конечно. Думаешь ландсман будет вечно тебя ждать?
Как ни прискорбно, Голос прав. Неведомый! Как же сильно воняет горелым мясом. Может хоть в остроге запах будет не так силен? Тирент, например, пах вкусно, а мертвецы, даже жареные, благоухают иными ароматами. Мы ускорили шаг и вскоре добрались до острога. Уже вовсю работают, крыши починяют. Вот что серебро благотворящее делает!
Проходя мимо «Морского Волка», мы с Фалко одновременно бросили на него тоскливые взгляды. Интересно, нальет нам хозяин забесплатно, или нет? Я, конечно, прихватил деньжат, но спустить их тут без остатка – плевое дело. Затуманенный взор темплария говорил о схожих мыслях.
– Брат Хаген! Брат Хаген! – донесся тоненький голосок.
Аж сердце екнуло. Неужто Лора меня заприметила и решила поплакаться? И о чем ты думаешь, Темиель? Разве она не связана узами с твоим другом? Лицемер! Ха! У меня нет лица. И совести тоже нет. Я обернулся, но никого не заметил, и только опустив голову увидел сопливого. В руках он держал мой посох с покореженным и испачканным в копоти навершием.
– Вы забыли у нас в трактире, – мальчонка протянул мне мое орудие на вытянутых руках, будто какую реликвию. – Тятя велел вернуть вам лично в руки.
– Благодарю, – я взял дрын в руки, гадая, на кой черт мне он теперь.
Мальчик все не уходил и мялся, украдкой заглядывая мне в лицо.
– Тебя еще о чем-то просил отец?
Ребятенок замотал головой, втянул через губы воздух и затараторил:
– А это правда, что вы Рубена Звездочета фараэлевым огнем сожгли?
– Кого?
– Как кого? Фриза, гада их главного! Так это правда? Все так было?
– Ах, вот как его звали, – как бы так сказать, чтоб и не соврать? – Убило его пламенем, в этом я могу ручаться. Видел собственным глазом.
Лицо мальчишки озарилось, как будто пред ним ожила сказка. Стесняться он тут же перестал и завалил меня вопросами, перебивая сам себя.
– А вы клюв сами отрастили, или это хитрость какая? А как это вас огонь не жжет? А мечи у храмовников вы тоже зажгли? Боялись они вас? Ну, то есть не наши, а эти…
– Все, хватит, – Фалко выступил вперед и загородил меня собой. – Не донимай брата Хагена, у нас важное дело к наместнику. За посох спасибо, а теперича все – прыгай отсюдова, не мешай.
Выудив из кошеля пару кобберов, темпларий бросил их мальцу и зашикал на него. Ловко схватив монеты, пацан растерял былую храбрость и тут же бросился наутек, обратно к таверне, где его уже ждали одногодки-товарищи.
– А он меня, кстати, не испугался.
– Брат Хаген, вы это, не красавец, конечно, но, честно говоря, тут, особенно в порту, водятся рожи и пострашнее, так что вы своими чудными зубами да глазом никого не напугаете.
Ну спасибо, утешил.
***
Дом наместника вызывал уважение. Каменный фундамент, три этажа, окна забраны стеклышками, резные ставни расписаны, все добротное, новехонькое, без следа гнили и выцветшей краски. Даже сторожевой пес, что вскочил с места и рвался к нам, до отказа натянув цепь, выглядел как откормленный боров. Небось жрет больше, чем все портовые беспризорники. Морда, что котелок, не бока – бочища, и шерсть лоснится, будто салом обмазана. Псина даже гавкает как-то лениво, больше для вида. Одним словом – достаток.