Охрану дома окутывала аура сурьезности. Кольчуги начищены, на шлемах ни отметинки, сапоги новые и пахнут выделкой, на запястьях серебряные браслеты и ручки такие чистенькие-чистенькие. Сытно живут. Интересно, они в драке-то участвовали, или все это время задницу ландсмана прикрывали, чтоб голытьба до его запасов не добралась? Такие сидят на гузне ровно и молчат в тряпочку. А мы там не на жизнь – насмерть стояли! Ты просто им завидуешь.
Завидев нас, два молодца было дернулись, но на их лицах быстро проступило узнавание, и один из стражников юркнул за дверь, а другой просто молча кивнул, и продолжил стоять с важным видом каменного истукана. Вскоре к нам вышел мужчина в богатой, но не такой роскошной как у Меинрада одежде. На расшитом серебром поясе позвякивала увесистая связка ключей.
– Брат Хаген, темпларий. Меня зовут Джерхардт, я хускарл господина Меинрада, – он слегка склонил голову и указал рукой на распахнутую дверь. – Милорд велел вас проводить к барышне. Сам он присутствовать никак не смог, ибо сейчас у него очень много забот. Пожалуйте за мной.
Джерхардт начал подниматься по лестнице, и мы последовали за ним. А уютно тут, ничего не скажешь. Даже мимоходом брошенный взгляд сказал многое: во-первых, тут явно оседают подарки от торгового хирда, а во-вторых, можно с уверенностью утверждать, что тяготы и невзгоды осады не затронули привычный уклад жизни наместника. Все чисто, аккуратно, пахнет едой и цветами. Говорят, супруга Меинрада очень любит, чтобы дома каждый день были непременно свежий букет. Ты посмотри, еще светильники днем жгут. Какое расточительство! Под ноги смотри, идиот. Уютно ему. Да смотрю я! Ступенька. От черт… Хе-хехехе-хех…
– А что за барышня? – поинтересовался Фалко. – Кто такая? Откуда взялась?
– Из королевского дворца, – слуга наместника обернулся и многозначительно вздернул бровь. – Босячка она, бродяжка. В лучшем случае попрошайка, в худшем – воровка. Грязная, голодная, тощая, что заяц по весне. И нрава прескверного. Я правда надеюсь, что она может быть вам полезна. Жрет за двоих, лапает что ни попадя, того и гляди сопрет чего-нибудь. Запер ее в одной из гостевых комнат от греха подальше. Признаюсь, если бы милорд Меинрад не настоял, я бы выгнал ее взашей. Нечего такой прошмандовке делать в порядочном доме.
Хускарл снял с пояса ключи и долго их перебирал, покуда не нашел верный. На железном кольце их было дюжины три, не меньше. Наконец он открыл и снял замок с двери.
– Проходите, она в вашем распоряжении, – учтивый слуга затворил за нами дверь.
Комната казалась совсем крохотной по сравнению с просторными гостевыми хоромами внизу, и все же, она была больше и куда богаче обставлена, чем моя келья. Поставь такие покои рядышком, и мое обиталище сочтут тюремной клеткой. Я замер, выжидая момента, когда глаз привыкнет к полумраку: единственное окно было закрыто на ставни. Свет клонящегося к закату солнца струился сквозь фигурные прорези в дереве. Постель на широкой дубовой кровати была смята, но не расстелена, в центре стояли стол и две лавки, а на полу валялись мелкие косточки и один худой сапог. Лучи света высвечивали пыль, поднятую нашими башмаками.
За столом, уставленным опустошёнными горшками и мисками, кто-то увлечённо чавкал, обсасывал пальцы и практически урчал. Я стукнул посохом по полу и громко откашлялся. Чавканье на миг прекратилось, но не замедлило возобновиться, но стало медленней, осторжнее. Кем бы ни была гостья Меинрада, к еде она была расположена куда больше, чем к разговорам. С чего я вообще взял, что она знает что-то о Гэйдине? Меня начало охватывать чувство, что зря я пришел – только время попусту потеряю. И зубы так ноют, аж в мозг отдает. К тому же я голоден же, как волк, да только при одном взгляде на еду тошнота берет. Не знаю, привыкну ли я к этим железякам во рту или нет, но с ними даже разговаривать больно. Скорбно вздохнув, я уселся напротив силуэта на скамью и прислонил посох к столу.
– Фалко, будь так любезен, зажги свечи, – темпларий угугкнул и ринулся исполнять мою просьбу.
Когда энергичное сопение сменили приглушенные ругательства, храмовник наконец-то утвердительно хмыкнул и вытащил подсвечник на три свечи. Вспышки искр от удара кресалом о кремень на мгновения вычерчивали острые черты лица моей молчаливой собеседницы. Барышня, хех. Это еще громко сказано. Тощая, маленькая, нескладная, да и выглядит, как изможденный мальчишка. Сначала она мне показалась старой, только это было не так: грязь на коже рисовала несуществующие морщины. Темные волосы сальными прядями закрывали лицо, в больших глазах отражались огоньки свечей, а взгляд суетливо перебегал с Фалко на меня и обратно. О еде незнакомка не забывала, продолжая выскребать миску остатками хлеба. Знакомое мне чувство: после Драмунгваарда я долго еще накидывался на пищу, как зверь и едва ли не рычал на проходящих мимо послушников.