Тени начали стремительно ускользать прочь от меня, а голос безликого отдалялся.
- И да, последнее. Больше не попадайтесь мне. В следующий раз я не буду так мягок.
***
Одинокая свеча вспыхнула на торшере. Другой огонек затлел в стене. Медленно, как светлячки летней ночью, в зале загорались искры света, одна за другой, пока не запылали все. Я сидел, свесив ноги с алтаря, и сжимал в руках стилет. Кровь на полу оставалась влажной, а тело Керта все-так же дымилось. Как будто ничего и не произошло. А в голове вертелись образы, звуки, чуждые желания. Всколыхнулись старые воспоминания. Мать. Отец. Как они там? Живы ли, в порядке? А мой брат? Неведомый! Я ничего не знаю о своих близких, не могу им помочь. Эти чертовы твари разбередили раны, и я не мог унять себя, отринуть мысли, забыть их. Медленно сползая с камня, я рухнул на колени. Из глаз закапало.
Все, кто был мне дорог, исчезли из моей жизни. Кого-то я сам довел до смерти, для кого-то послужил ее причиной, как для Хагена. Мои друзья умирают один за другим, или вовсе превращаются во врагов. Даже случайное знакомство со мной оборачивается для людей ужасом, страданиями, а порой и смертью. Может прав был Повелитель Повелителей? Темиель. Чего тебе? Все закончилось. И что с того, Канис? Я ничтожен и чудовищен одновременно. Представить не могу, как все наладить, как исправить былые ошибки. А как уберечь себя от новых, быть может еще более страшных? Единственное, что я выучил на зубок – все всегда может стать еще чуточку хуже. Я не хочу больше этого терпеть. Я так устал. Устал от этой жизни. Она не принесла мне ничего хорошего, а другим приносит лишь горе. Я не хочу продолжать это пустое существование из одного лишь глупого упорства. Полукровка, послушай…
Стянув с пальца кольцо, я отбросил его прочь. Проскакав по каменому полу, он скрылось где-то в темном углу зала. Давай, демон. Бери, от меня все, что хочешь. Забирай. А меня развей в пыль. Закончи свою месть и наслаждайся жизнью. Пусть хоть кто-то из нас получит, что хочет. Я больше ничего не хочу. Канис не ответил. Странно. Сейчас, в этом ужасном месте, после страшного испытания, на меня нашло какое-то умиротворение. Как будто я внезапно обрел мир.
Дверь скрипнула и отворилась. Кто-то медленно брел к нам, шлепая по мокрому полу. Ну же, Канис, торопись, или у тебя будут неприятности. Гэйдин опасен. Уверен, что даже тебя он сможет с легкостью изжарить этой странной штукой, если ты будешь неосторожен. Темиель. Да? Давай ты не будешь раскисать теперь, когда мы прошли и выдержали ритуал Оков. Чего тебе надо от меня? Я же сказал, забирай все и оставь меня… Хватит ныть. Крепче сожми клинок. Я не понимаю, ты всегда и все будешь делать мне наперекор? Молчи и жди моей команды.
- Стало быть мой родитель испустил дух слишком рано. Остался там, где был, Пожиратель? Печально для тебя, а для меня… - голос Гэйдина источал ничем неприкрытое самодовольство. – Для меня все как обычно, по плану и согласно рассчетам. Ну, за редким исключением. Что ж, мой слуга, быть может теперь ты назовешь мне свое имя, м?
Темиель, теперь твой черед выступить с пафосным и театральным жестом. Хех. Мой альталейн не так хорош. Я подскажу.
- Мой господин… - подняв лицо, я заглянул в довольное лицо Гэйдина.
- Ну же? Что ты тянешь? Отшибло память или… - взгляд сцитора потерял насмешливость, при виде клинка. – Откуда это?
- Господин! Это подарок!
- Неужели ты думаешь, что я поверю. - Гэйдин отступил на шаг и в его взгляде промельнкуло недоверие. – Я сильно сомневаюсь, что…
- Хозяин, эйры благоволят вам. Они были впечатлены вашими знаниями, вашим безупречным ритуалом, а подношения были так хороши, что все они наперебой шептали мне о своей благосклонности, - я протянул стилет вперед на раскрытых ладонях. – Беллатор бурчал в одобрении, Аскулат шептал о своем одобрении, Диус нехотя признал ваше искусство, Таллия снизошла до комплимента, даже Фейрос, Король-в-Цепях, отметил ваш дар…
Лицо Гейдина зарделось от моих льстивых речей. С довольной ухмылкой он принял кинжал и начал осматривать его в руках, забыв об осторожности.
- Наконец-то, кто-то признал мои заслуги. Не то, чтобы я совмневался в себе, и все же – приятно.