Выбрать главу

- Бенедикт, помоги Кристофу натянуть на него чистую одежду, а после сожги эту, - сантор поморщился, удвоив количество складок на немолодом сухом лице. – От нее несет, как от выгребной ямы.

- Брат Лебрехт, может стоит надеть на узника браслеты? – заговорил один из храмовников. - Или хотя бы связать его? Гвидо ручался, что он опасный малый.

- Делай что говорят, Реджи, - отмахнулся от совета сантор. – Ты должен исполнять приказы септаса, а не подвергать их сомнению.

- Я же как лучше хотел, брат Лебрехт…

- Довольно разговоров, темпларий!

- Септас, - я с трудом прошептал, облизнул пересошие губы, поцарапав язык о протез. – Меня хочет видеть сам септас?

- Именно, брат Хаген. Это большая честь, - жрец сурово взглянул мне в лицо. - Веди себя пристойно, если еще не потерял рассудок.

Ого. Большая честь. Точно, ты будешь болтать с самой гнусной змеей вашего липового культа огненного божка. Это лучше, чем гнить в камере. Возможно. Будь осторожен в том, какие слова подбираешь. Хотя бы в этот раз. Кто бы говорил! Это ты у нас горазд поболтать. Я хотя бы не прикидываюсь умником, полукровка. Ага, а ты прикидываешься скоморохом-убийцей. Возмутительно! Я не прикидываюсь!

Пока темпларий Реджи с напарником тащили меня вверх по лестнице, я пытался взять в толк, почему меня хочет узреть сам великий и ужасный. Очевидно, что почтенный брат Овидий, будучи верховным палачом культа Фараэля, редко нисходит до разговора с еретиками с глазу на глаз. Может это очередная шутка? Какая-то изощренная пытка? Разворошить угли надежд и залить их водой? Вероятнее всего, что он просто хочет использовать тебя в какой-то гнусной афере. Если не… Мертвые боги! Что? А ты не думал, что он… Связан с магосами? Рыба гниет с головы, знаешь ли. Ты их видишь за каждым камнем. Не думаю… Я осекся. А вдруг Канис прав? По спине пробежал холодок.

Мы поднимались куда дольше, чем спускались в прошлый раз. Лестница была залита багряным светом из узких окошек-бойниц. Поднимаемся в башню? Ну а где сидят важные люди? На жердочке повыше. И то верно. Все-таки здорово, что от меня не требуются передвигать ногами. Чем дальше от Меркиля, тем крупнее храмовники. Да, отожрались на казенных харчах. А мы кажется на месте.

Громадная двустворчатая дверь в два человеческих роста высотой блестела начищенным металлом. Я даже разглядел свое искаженное отражение. Жалкий вид. Спутанная грязная борода, бесцветные лохмы отросших волос, темные клыки протеза, потухший глаз, а свежее рубище висит на мне, как на жерди. За время пути я отощал и растерял все силы. Я пошатнулся. Один из темплариев убрал свое плечо и на цыпочках, тихо, насколько позволял доспех, прокрался к двери и робко постучал.

- Септас, прошу прощения! – заблеял Реджи. – Мы привели узника.

- Входите. – раздался мощный голос из-за двери.

Дверь распахнулась. Круглая комната с высоким куполом, была залита закатными лучами солнца и резала глаз. Я прищурился. За оконными проемами из цветного стекла была видная морская гладь, шпили замка эрла и купол Первого Храма. Покои септаса напоминали мне солум Абелларда, но при этом разительно отличалась. Дорогие пурпурные ткани скрывали стены, на резных столиках из белой кости стояли кубки и кувшины из серебра и искрящегося стекла. Никогда не видел хрустальную посуду. В центре покоев, на мягком ковре, покрывающим каменный пол на добрых три четверти, стоял широкий и массивный стол из светлого дерева. А над ним висела узкая, но высокая, как обеденный стол в казарме, картина. Нет, не картина, а Картина.

Однажды я видел что-то подобное, когда вместе с Солером навещал купца Эадора, славящегося своим богатством в той же мере, сколько и ипохондрией. Он заказал какому-то заграничному мастеру-живописцу портрет покойной жены. Дама смотрела с холста как живая. Выразительный взгляд, скулы, яркие полные губы. Слуги утверждали, что покойная была далеко не красавицей, и картина имеет мало общего с действительностью, но торговец остался доволен, а посему каждому гостю в обязательном порядек демонстрировал свое сокровище. Только вот его малюсенький портретик был детским рисунком в сравнении с тем, что открылось моему взгляду.